Отрывок из очерка «В Русскую Америку на русской яхте»

Евгений Панченко с семью товарищами по экипажу вернулся из этого вояжа на яхте «Тарпон»... теплоходом. И яхту их в силу непреодолимых обстоятельств тоже доставляли домой на борту судна. Тем не менее, адресуя «КиЯ» свой путевой очерк, Евгений пишет: «Мне посчастливилось принять участие в плавании». Наверное, и все семеро других тоже сказали бы именно так: посчастливилось.

Мы не будем комментировать бесхитростный рассказ Панченко о их плавании летом 1991 г. Это материал для размышления. Только подчеркнем. Пройденный в тяжелых условиях за 59 ходовых суток 6500-мильныи маршрут из Авачинской бухты через Уналаиису, Кадьяк и Ванкувер до Сиэтла и в обратную сторону — до Датч-Харбора на Уналашке никак не назовешь простым.

Отметим, что американские и канадские моряки и яхтсмены, очень тепло принимавшие русских с Камчатки, неизменно высоко оценивали их плавание.

Евгений пишет: «Особенно американцев удивляло, что на такой маленькой яхте обитает восемь человек. Обычно у спрашивающего о численности экипажа глаза при этой цифре округлялись, и он восклицал: Крези! (безумцы, сумасшедшие). Возглас этот неизменно повторялся во всех портах захода, когда гости знакомились с оборудованием «русской яхты, посетившей Русскую Америку». А одна американка, осмотрев «Тарпон», заявила: «Русские вновь открыли Америку на парусном судне из 18-го века». Видимо, она даже предположить не могла, что «Алькоры» строились у нас всего семь-восемь лет назад как яхты нового проекта».

Остается представить экипаж «Тарпона». Кроме автора (по профессии — инженера-гидролога) это — капитан яхты Олег Ветров, флагман похода Зигмас Жилайтис, старпом Владимир Тарасов, боцман Юрий Соколов, кок Виктор Титов, штурман Геннадий Струначев и механик, мастер на все руки Валерий Федоренко. Все — опытные моряки, все кроме Геннадия — яхтсмены со стажем, все кроме 27-летнего Юры — люди пожилые (троим около сорока, остальным далеко за сорок).

Итак, 27 июня 1991 г. для участия в празднествах в Русскую Америку из Петропавловска-Камчатского вышли две яхты Камчатского крейсерского яхт-клуба «Авача» и «Тарпон» («Алькоры») и яхта Камчатского морского пароходства «Сталкер» («ЛЭС-35»). В дальнейшем пути этих трех яхт разошлись, зато судьба не раз сводила «Тарпон» с «Байкалом» — иркутской яхтой самостоятельной постройки, которая вышла из Владивостока.


Очерк сокращен за счет описаний береговых встреч и деталей организационного характера и повествует о трудном и драматическом обратном плавании из Сиэтла.

---

Сиэтл — яхтенная столица западного побережья США. У нас сложилось впечатление, что яхт здесь больше, чем во всем нашем отечестве. Так оно, наверно, и есть. Отличных благоустроенных марин в Сиэтле огромное количество. Мы остановились в одной из самых больших — «Шил-Шолбей марине», рассчитанной на стоянку 1500 судов одновременно.

Прием, устроенный местными яхтсменами, превзошел все ожидания. Различные парусные фирмы будто соревновались друг с другом в том, кто окажет больше услуг русскому экипажу. Нам подарили отличные новые грот и ла-вировочный стаксель, большое количество дельных вещей, различные концы для бегучего такелажа. Делалось ajo, как правило, после знакомства с нашим скромным оснащением. От подарков мы, естественно, не отказывались.

Однако уже кончался август. Пора было собираться. Путь из Сиэтла домой лежал по дуге большого круга через северную часть Тихого океана в известное осенними штормами Берингово море. Американские яхтсмены советовали возвращаться южным путем — через Гавайские острова, т. е. зоной благоприятных ветров. Толковое, заманчивое предложение. Но выбор решения диктовался ограниченным запасом пресной воды — всего 270 литров.

---

Во второй половине дня 24 августа покидаем гостеприимный Сиэтл. Погода хорошая. Предвкушаем приятную прогулку по проливу. Сменившись с вечерней вахты, даже оставляю кое-что из личной одежды на верхней палубе. Ночью внезапно налетает сильнейший шквал. Короткая и крутая волна вырастает до двух метров, выкатывается на бак. К утру обнаруживаю, что моих кроссовок, долго служивших верой и правдой, как будто не бывало. Впредь будет урок!


Заходим в Порт-Анджелес за топливом.

На вторые сутки по выходе в море при абсолютно ясном небе начинает штормить. Убираем стаксель, рифим грот. Скорость ветра 30 м/с. В 20.00 сдаем вахту Ветрову и Струначеву. Ныряю в спальный мешок. Но через полчаса капитан вызывает ставить штормовой стаксель и убирать грот. Чертыхаясь, я и Соколов облачаемся в непромоканцы.

На палубе светопреставление. Скорость ветра возросла до 40 м/с, в воздухе сплошной гул, за кормой вздымаются огромные валы. О том чтобы ставить передний парус, не может быть и речи. Ветров двумя руками вцепился в румпель, с трудом выдерживая курс, лаг зашкаливает. Я — на шкотах, Струначев и Соколов майнают грот. В этот момент рвутся завал-тали, гик со свистом летит с левого борта на правый. Счастье, что ванты выдерживают удар. Через мгновенье гик снова летит — теперь на левый борт! Положение критическое. Наконец удается закрепить гик на палубе. Под голым рангоутом скорость 6 узлов. Все четверо долго приходим в себя в кокпите.

Сзади вырастает волна, она, похоже, закроет собой все небо. Яхту стремительно приводит. Капитан бессилен что-либо сделать. Он на миг оборачивается назад. Видим, что глаза его расширяются, и слышим: «Мужики, хана!» Здесь меня впервые охватывает ужас. Огромная масса воды обрушивается на яхту. Мертвой хваткой вцепились мы друг в друга...

До сих пор не могу понять, как нас не вышвырнуло из кокпита.

Когда вода схлынула, Ветров приказал мне с Соколовым быстро спуститься вниз — необходимо было облегчить корму. В каюте хаос. С каждой новой волной вода через неплотности сдвижного люка потоками льет внутрь. Радиостанция залита. Через раковину мойки помпой откачиваю воду. По телу растекается неприятная слабость, дрожат руки.

В открывшемся на мгновение люке появляется голова Струначева: «Быстро вяжите концы, будем стравливать за корму!» Связываем, подаем наверх. Вытравливаем метров 200—300. Скорость хода замедляется, яхта устойчивей держится на курсе.

Так я и просидел в непромоканце, не сомкнув глаз, до следующей своей вахты.


К утру все успокоилось. Когда сдавали вахту, ветер не превышал 15 м/с. А через час лишились руля. Штормом расшатало крепление подпятника, перо руля вместе с баллером кануло в пучину. Через гельмпортовую трубу внутрь яхты поступает вода. Разгрузив ахтерпик, устраняем течь. Как хорошо, что авария случилась не ночью! Однако ситуация критическая. «Тарпон» в 200-х милях к западу от северной оконечности о. Ванкувер. Решаем следовать на ремонт в ближайший от нас канадский порт на Ванкувере — Порт-Харди. Ветров и Федоренко сооружают аварийное рулевое управление. В ход идут обрезки фанеры, спинакер-гик, аутригер.

Отныне вахта не на румпеле, а на концах, выведенных через блоки спинакер-гика, закрепленного поперек яхты. Под краспицей развивается флаг «дельта», что по МСС означает «Я управляюсь с трудом, держитесь в стороне от меня». Правда, читать сигнал некому, океан пустынен. Погода, к счастью, нам благоприятствует.

Через двое суток рано утром швартуемся у борта рыбоприемной шхуны в Порт-Харди. Милая представительница иммиграционной службы, справившись, нет ли оружия и наркотиков, ставит в паспортах штампы. Одна беда: сразу же выясняется, что в порту яхту на слип не поднять. Рекомендуют перейти на 25 миль южнее, в местечко Сантула.

Здесь мы поднимаем яхту, и Ветров вместе с канадцем Джоном принимаются за дело. Денег у нас менее половины необходимой суммы. Всего же требуется 1700 долларе! Недостающие средства помогает получить 70-летннй сын князя Голицына, осевший после революции в Канаде и на наше счастье оказавшийся рядом в деревушке.

Ч :рез полторы недели покидаем Сантулу и вскоре уже идем заливом Королевы Шарлотты, вода которого буквально кипит от дельфинов. Почти четыре часа идем в этой «дельфиньей ухе», пока перед яхтой не открывается океан. Через неделю он обрушивает на нас ураган. Мы уже знаем, что это такое. Спешим связать концы и вытравить с кормы. В течение двух дней дует со скоростью 35—40 м/с. Дрейфуем по воле ветра и волн. О продвижении вперед думать не приходится.


А тут еще новая неприятность: небрежность в креплении концов обернулась их потерей. Дома таких не сыщешь — американский презент! Претензии ко мне и Титову — узел, который раздался, завязывал кто-то из нас. Когда ветер стихает до 20 м/с, ставим штормовой стаксель и зарифленный грот. В крутой бейдевинд начинаем выбираться на норд-норд-вест. Скорость не более 3 узлов. Постепенно океан успокаивается. Ветер снова попутный, отличная скорость.

До Датч-Харбора остается чуть более 300 миль но барограф опять начинает чертить вниз отвесную линию. Вновь в снастях свистит. Под голым рангоутом стараемся удерживать яхту на курсе, идем почти поперек волны.

Я был наверху одни, когда обрушившийся гребень положил яхту мачтой на воду. Все произошло мгновенно, и я не успел среагировать на руле. Крен превысил 90°. Только страховка удержала меня в кокпите.

Связываем остатки концов и травим их с кормы. Анемометр зашкаливает за отметкой 40 м/с. Господи, сколько же можно? Чем мы тебя прогневали? Нас несет мимо островов Чирикова. Полагаем укрыться за ними, но при попытке изменить курс яхту вновь заваливает более чем на 90 °. Впереди в нескольких часах хода скалы. Несет прямо на них. Необходимо изменить курс хотя бы на 5°.

Ветрова и Струначева наверху сменяют Тарасов и Федоренко. В своем углу в форпике, забравшись с головой в спальный мешок, пытаюсь отдохнуть.

Страшной силы удар сотрясает яхту. Меня с размаху бросает на подволок. Теряю сознание. Только ватный спальник спасает от неминуемой травмы. Быстро прихожу в себя и вижу, что подо мной уже нет коечного настила — он сломан. Сижу среди груды продуктов, парусов и разных других вещей.

Посреди каюты стоит Струначев. Его глаз залит кровью. Из своего < гроба подает голос Зигмас: «Ребята, перевяжите». У него пробита голова в области височной кости.

Первый вопрос — как наверху? Олег выглядывает в люк — вахта на месте. Гора с плеч свалилась! Теперь не можем найти Соколова...

«Где же Юра? Где же Юра?» — повторяет Виктор, держась за бок (впоследствии выясняется, что у него сломано ребро).


Соколов оказывается погребенным под вещами. В момент неполного переворота — яхта вернулась на ровный киль через тот же борт — он лежал на нижней койке, привязавшись к пиллерсу. Пайолы вылетели, следом полетели уложенные под ними продукты. Затем сломалась стойка, к которой был привязан Юра. В прежнее положение все возвратилось в обратном порядке: Соколов, на него консервы, затем пайолы. сверху барахло с соседних коек.

Когда яхта встала в исходное положение трюмная вода устремилась по борту вниз. Услышав журчание, боцман закричал: «Вода в яхте!», «Искать пробоину!» — последовал приказ Ветрова К счастью, борт цел. Но разрушения ввергают в уныние. А момент переворота зафиксирован точно: судовые часы остановились в 0 часов 33 минуты 22 сентября.

День не приносит облегчения. Волны более десяти метров, ветер за 35 м/с. На руле сидим спиной к носу, глядя на догоняющие яхту волны. Это позволяет избегать атак грозных гребней. Каким-то чудом ближайшие скалы все-таки остаются справа. Но если направление и скорость ветра не изменятся, ночью нас может выбросить на скалистый берег полуострова Аляска.

Рассуждаю об этом вслух, подаю мысль об использовании аварийного радиобуя. В ответ тишина. Через некоторое время повторяю предложение. Первым не выдерживает старпом. Он взрывается: «Да что ты заладил — буй, буй. Замолчи!» Больше про буй не заикаюсь.

Атмосфера гнетущая. Господи, помоги нам! Никто не знает ни одной молитвы, а то бы молились. Как потом признается один из нас, он мысленно уже попрощался с родными. Видит бог, мы все были близки к этому. Но и в этот раз судьба была благосклонна к нам. Изменившийся ветер позволил яхте укрыться в бухте Чигник и ошвартоваться у причала одноименного рыбозавода.

Администрация завода отнеслась к нам с участием. Экипаж поселили в общежитии для сезонных рабочих, бесплатно кормят в столовой, оказали медицинскую помощь пострадавшим, предоставили все необходимое для ремонта. На яхте оторван фальшборт по правому борту, по левому — выгнуты стойки леерного ограждения, подорвана рубка в месте соединения с палу бой. Всего дефектная ведомость насчитывает 28 позиций.

С ремонтом управляемся за 3 дня. Под прощальные крики провожающих 26 вечером отходим от причала. Через несколько минут выясняется, что Юра забыл сдать ключи от общежития. Возвращаемся.

Прощай, Чигник! Навряд ли мы когда-нибудь попадем сюда снова.

До Датч-Харбора четверо суток хода. Ровно столько же нам отпущено до очередного циклона. И он-таки «достает» нас за 6 часов до подхода. Ветер стал усиливаться за проливом Унимак, а на траверзе Акутана свистел на все 36 м/с. Последние мили перед Датч-Харбором прошли в упорной лавировке. Уже в Капитанском заливе с оглушительным хлопком вырвало галсовый угол у дареного стакселя. Но мы у цели.

В полночь 30 сентября швартуемся там же, где стояли 72 дня назад. Только теперь в таком виде, что всем ясно — самостоятельно до дома не дойти. Из яхт-клуба приходит радиограмма, запрещающая переход в Петропавловск своим ходом. Начинаются томительные дни ожидания оказии для возвращения домой. Сталкиваемся за это время с черствостью и бездушием «родных» советских чиновничьих кругов. Положение усугублено отсутствием валюты. Через 23 дня сухогруз «Пестово» забирает 6 членов экипажа «Тарпона» во Владивосток. В Петропавловск попадаем 9 ноября. Старпом, боцман и наш верный «Тарпон» прибудут домой только в последних числах ноября. В родной порт их доставит траулер «XXVII съезд КПСС».

Так закончилась эта эпопея.

Черт побери, все-таки не так просто уйти от судьбы. До конца плавание мы не довели. Жаль! Хотя, если честно, в океане мне этого уже и не хотелось. Когда же сегодня меня спрашивают — «Наверно до конца жизни наплавался?», — я отвечаю: «С нетерпением жду дня, когда опять ступлю на борт яхты и наполненные ветром паруса вновь понесут меня за горизонт».