Вниманию читателей предлагается сокращенный вариант одной из глав повести «Робер Сюркуф», написанной Маем в 1881 г.
В гавани было тесно. Множество парусников пригнал сюда господствующий в это время года зюйд-вестовый муссон, с которым они после недолгого отдыха могли продолжать свой далекий путь на восток. Здесь можно было видеть парусники под флагами всех наций, кроме французских: купеческим судам из этой страны заход сюда путем всевозможных придирок был сильно осложнен, а военным кораблям Франции не стоило даже и пытаться стать на якорь вблизи этого некогда французского порта.
Чуть дальше от берега, чем остальные суда, стояла небольшая бригантина, весьма интересовавшая всех пришедших в Пондишери капитанов. Это было судно новейшего американского типа: с острыми обводами удлиненной носовой части, с грациозным, стройным корпусом. Было известно, что такие суда при хорошем ветре легко развивают до 16—17 узлов и заслуженно считаются великолепнейшими ходоками. В то же время считалось, что они недостаточно остойчивы, и потому выходить на них в океан рисковали только самые отважные испытанные моряки. Тем не менее капитан бригантины был молод — не старше тридцати. По его словам, он пришел с грузом вина и спирта, который намерен «обменять» на опиум и индиго, однако товаров своих пока никому не предлагал.
Неподалеку от этого «янки» стоял трехмачтовый «англичанин» — большое купеческое судно. Капитан его, только что совершивший отменную торговую сделку, наутро собирался сняться с якоря, а сегодня вечером устраивал прощальный праздник для торговых партнеров и капитанов соседних судов.
Когда стемнело, англичанин выпустил в небо несколько ракет — это был сигнал, по которому приглашенные отправились к нему в гости. Среди прочих явился и молодой капитан «американца». Подошли и шлюпки с берега — прибыли купцы вместе с женами и дочерьми.
Музыканты были уже на борту — над гаванью разносились бравурные мелодии. Бак очистили для танцев, накрыли столы.
Царило веселье. Тост следовал за тостом. Вскоре мужчины были уже навеселе и позволяли себе, по моряцкой привычке, чуть больше, чем обычно допускается в присутствии дам. Рассказывались, разумеется, и удивительные морские истории. Ведь каждому из присутствующих случалось пережить нечто необычайное. Порой выкладывались такие мюнхаузеновские байки, что все покатывались со смеху.
Говорили, однако, и о серьезном. К примеру, о знаменитых каперских кораблях.
— Да ну вас с вашими каперами2 и приватирами! — ударил по стопу кулаком один из разошедшихся капитанов. — Все они ничего не стоят против «Сокола экватора». Кто-нибудь из вас его видел?
Никто не ответил, капитан продолжал:
— Значит, я единственный, кто встречался с ним.
— Встречались! В самом деле! — закричали вокруг. — Тихо, тихо! Расскажите, как выглядел этот «Сокол»?
— Это было два года назад на пятом градусе северной широты, примерно на долготе Адамана. Мы угодили в шторм — в такой шторм, каких я не видывал. День был черный, как ночь. Ураган навалился прямо-таки со всех румбов сразу. Небо нависло над самой водой, волны доставали до туч. И вдруг в блеске молний мы увидели идущий прямо на нас корабль. Бушприт его целился прямехонько в наш наветренный борт. Белые паруса сверкали, как лебединые крылья, и — хотите верьте, хотите нет — негодяй этот мчался на нас, не взяв на парусах ни единого рифа! Это был прекрасный двухмачтовый корабль, примерно такой, какие называют бригантиной3 Разумеется, я испугался столкновения — приказал рулевому отвернуть на полрумба. Чужак проскочил мимо да так близко, что я мог коснуться рукой его борта. Я схватил переговорную трубу и успел крикнуть: «Эй, что за судно!». Один-единственный видневшийся на палубе человек, легко вскарабкавшись по вантам, приложил ладонь ко рту — трубы ему не требовалось — и прокричал, перекрывая рев шторма, словно это был легкий шепот: «Сокол экватора», капитан Сюркуф!». А потом скомандовал: «А ну-ка, всыпьте им разок, ребята! Огонь!» И тут я разглядел на его мачте французский флаг, а под ним еще один флаг, красный, как кровь. Мгновенно распахнулись пушечные порты, грянуло несколько выстрелов — в наш корпус угодило шесть ядер. Француз растворился, как призрак, в штормовой мгле. Особого вреда он не причинил, мы заделали дыры и пошли себе дальше. Но какой парень! Шторм, буря — нипочем. Еще и порезвился с нами. Пошутил, так сказать. А когда бы в хорошую погоду, да не в шутку, а всерьез! Как бы оно могло обернуться...
— Да-а, — протянул один из слушателей. — Что и говорить, отпетый малый. Адмирал Сеймур сказал, что годовая рента Сюркуфа — триста шестьдесят пять захваченных судов, и это, пожалуй, не преувеличение. И храбрец. На своем двухмачтовике нападает на большие хорошо вооруженные суда и, говорят, не боится даже многопушечных кораблей первого ранга...
— Ну, ко мне-то он не сунется! — воскликнул хозяин праздника. — Я негодяя так отделаю, что своих не узнает, не будь я Джеймс Сарэлд!
— Не слишком-то заноситесь — предостерег его кто-то. — Вы знаете как нападает Сюркуф?
— Ну?
— Это не разбойник, нападающий сзади, — он честно показывает свой фпаг. Сближается без единого выстрела, а сойдясь борт о борт, перепрыгивает с двумя десятками парней к вам на палубу. Вздумай вы сопротивляться — пускает в ход оружие, но если вы сдались, — не причинит никакого вреда. Отведет захваченное судно в гавань ближайшей французской колонии, где и конфискует от имени Франции. А вы даже получите деньги, чтобы добраться до дома...
— И вы говорите — всего с двадцатью парнями! Ха!
— Не смейтесь, капитан Сарэлд! У мыса Амбр именно с двадцатью парнями он взял на абордаж «Бананию» — судно Ост-Индийской компании с экипажем в две сотни хорошо вооруженных молодцов и с двадцатью шестью пушками тяжелого калибра. Не хотел бы я с ним повстречаться.
— А я прямо-таки жажду этого! — не сдавался Сарэлд.
— Сплюньте, не произносите такое вспух: не ровен час ваше желание сбудется! — очень серьезно сказал молчавший до той поры молодой капитан-«американец». — С Сюркуфом, пожалуй, и впрямь шутки плохи.
— Да что там! Вам-то на вашей ореховой скорлупке он, может, и страшен, — ответил Сарэлд, — а я, бьюсь об заклад, при встрече отстегал бы его, как миленького, девятихвостой кошкой...
Янки рассмеялся и, покачав головой, возразил:
— Кошка — животное своенравное, неизвестно в чьи руки она попадет. Да, к тому же, есть средства, куда более действенные, чем девятихвостая кошка. Что же касается моей скорлупки, то она заслуживает даже большего уважения, чем ваш трехмачтовик...
— Это что же, оскорбление?
— Нет. Говоря так, я вовсе не хотел кого-либо обидеть, гостеприимство положено чтить. А в доказательство того, что я действительно могу по праву гордиться своей ореховой скорлупкой, сейчас покажу вам ее на ходу и постараюсь выполнить один маневр, повторить который вряд ли удастся кому-нибудь из присутствующих.
— Что же это еще за маневр?
— А вот смотрите!
Он сложил ладони рупором, поднес их ко рту и крикнул в направлении стоя шей в доброй сотне саженей под ветром бригантины:
— Эй, Эрвийяр, поднять якорь!
— Есть! — едва донесся оттуда голос, усиленный переговорной трубой.
— Ну и голосище у вас — просто труба иерихонская, — заметил тот, что рассказывал о встрече с «Соколом». — Капитан, вы могли бы, пожалуй, потягаться глоткой с самим Сюркуфом. всадившим в меня шесть ядер!
Гости поднялись из-за стопа и сгрудились на подветренном борту. Все в крайнем возбуждении ожидали, что будет дальше.
На бригантине неожиданно быстро подняли якорь и распустили паруса.
— А теперь, леди и джентльмены, — продолжал янки, — могу ли я попросить вас последовать за мной на ахтердек! Оттуда лучше будет видно происходящее...
Все дружно поднялись вслед за ним на высокую корму судна. Внизу на палубе остались только музыканты да несколько матросов, обслуживающих гостей. Остальная команда находилась в нижних помещениях, наслаждаясь выставленным по случаю праздника грогом.
— Обратите внимание, как быстро паруса взяли ветер и бригантина набрала ход. Как, легко повинуясь рулю, она маневрирует в тесноте гавани, приближаясь к нашему борту. Уверен, от такого парусника не отказался бы и сам Сюркуф. Кстати, тут, кажется, кто-то не верил, что Сюркуф с двадцатью парнями захватил корабль с двумя сотнями экипажа! Что, по-вашему, труднее, джентльмены, захватить такой корабль в открытом море или взять на абордаж в полной судов гавани!
— Ну, уж в гавани это и вовсе невозможно! — заметил один из старых капитанов.
— В самом деле? А я вас уверяю, что есть люди, способные на такую проделку.
— С двумя десятками парней?
— Именно. Только парни эти должны быть сорвиголовами, готовыми добыть хоть чертову бабушку из пекла. Итак, смотрите внимательнее как идет уже прямо на нас бригантина, пританцовывая при этом, будто насмехаясь над огромным трехмачтовиком, как маленький Давид над великаном-Голиафом...
— Однако, что же это все означает? — заволновался Джеймс Сарэпд, — Зачем бригантина подходит так близко?
— Это и есть тот самый маневр, ради которого я собрал вас. Дорогие дамы и господа, имею честь представиться. Нет, я не капитан «американца», груженного бочками с вином. У меня на борту арсенал отличного оружия и двадцать пушек, у которых стоят умелые канониры. Мое имя — Робер Сюркуф!
Все остолбенели. Суровые моряки, привыкшие смело глядеть в глаза опасности, онемели. Они не двинулись с места и тогда, когда изящная бригантина завершила маневр, подойдя вплотную к паруснику Сарэлда и остановившись точно у его высокого борта. Несколько вооруженных людей мгновенно вскарабкались наверх и встали у люков, чтобы матросы купеческого судна не смогли выбраться на палубу.
— Вы в самом деле француз Сюркуф? — спросил, первым придя в себя, Сарэлд.
— Собственной персоной. А эта бригантина — «Сокол экватора». Взгляните теперь на моих людей, месье! Они вежливы. Но тот, кто рискнет принять бой, испробует остроту абордажных топоров. Подумайте и о том, что мои пушки только и ждут команды, чтобы потопить любое сопротивляющееся судно. Но здесь на борту — женщины. А француз не забывает о почтении, которое должно оказывать дамам. Поэтому мне не хочется думать о том, что вы — враги Франции, а я — капер, добычей которого вы стали. Я хочу, чтобы мои бравые парни приняли достойное участие в сегодняшнем торжестве и им позволили танцевать с дамами, украшающими этот праздник. Если вы согласны, я обещаю, что наша встреча закончится столь же приятно, как началась. Вся моя команда — весьма приличные люди, каждый из них — настоящий кавалер. А теперь решайте. Только поскорее...
Он поклонился и отступил на несколько шагов, играя двумя вытащенными из карманов пистолетами. Стоящие напротив безоружные мужчины встревоженно зашептались, дамы же с робким любопытством стреляли глазками в знаменитого приватира.
Совещались мужчины недолго, вскоре старший из них взял слово:
— Капитан Сюркуф, признаться, вы поставили нас в весьма двусмысленное положение. Наш долг повелевает сражаться с вами... Постойте! — прервал он увидев, что Сюркуф взводит курки. — Дайте договорить! Мы, повторяю, должны были бы сражаться, но, как вы совершенно справедливо сказали, не можем не принимать во внимание то, что здесь находятся наши жены и дочери. Итак, мы решили, что до утра должно быть заключено перемирие. И просим вас выполнить свое обещание...
— Даю слово, — ответил Сюркуф. — Однако теперь прошу выслушать мои условия. За то время, пока я нахожусь среди вас, ни один человек не имеет права покинуть судно или предпринять что-либо, угрожающее моей, а стало быть, и вашей безопасности. Мой «Сокол» остается у вашего борта, чтобы контролировать выполнение этих условий. Срок перемирия истекает с восходом солнца. Как люди чести, в знак согласия пожмем друг другу руки!
Условия были приняты и скреплены рукопожатиями. Капитан Сарэлд подал знак, музыка зазвучала с новой силой. Гостям позволено было снова пройти на бак, веселье разгорелось по-прежнему. Друзья и враги перемешались в танце. Люди с «Сокола» выказали себя при этом столь учтивыми и обходительными, что дамы не имели повода ни для единого горестного вздоха
Наконец, уже далеко за полночь, во время паузы между танцами Сюркуф дал знак, что хочет говорить.
— Мадам и месье, — начал он, — я намерен проститься. Благодарю за честь, которую вы оказали позволением принять участие в празднике. Еще Sonbuie я благодарен вам за то, что не был вынужден прибегнуть к оружию. Я люблю мир, однако не страшусь и боя. Отклони вы мое предложение, многих не было бы в живых, а судно капитана Сарэлда как мой приз нах дипось бы сейчас на пути в ближайший французский порт. Постарайтесь передать всем знакомым морякам мою просьбу — не сопротивляться, завидев флаг Сюркуфа. Судно, на борт которого я вступаю как враг, я покидаю только победителем. Иначе оно взлетит на воздух вместе со мной и со всем своим экипажем. Англия давно уже причиняет моему отечеству тяжкие страдания и невосполнимые беды. Англия захватила или уничтожила лучшие французские корабли. Так не упрекайте меня в том, что я захватываю любые английские суда, которые встречу. Итак, сейчас мы разойдемся с миром. Джеймс Сарэлд может быть уверен, что его судно — единственный «англичанин», которого без боя отпустил Робер Сюркуф. Благодарите за это дам. Прощайте!...
Какие-то пять минут спустя «Сокол» уже мчался под всеми парусами в сторону выхода из гавани.
Капитаны молча разошлись по шлюпкам и возвратились на свои суда, теперь уже убежденные, что все слышанное ими о Сюркуф и его «Соколе» — прав а. Теперь они знали, что это — настоящий моряк и благородный человек, рожденный для высоких свершений.
Молва о необычном подвиге Сюркуфа разнеслась по всем морям.
Не прошло и недели, как в Пондишери пришло новое известие: Робер Сюркуф захватил на широте Коломбо английское торговое судно, а когда повстречавшийся 26-пушечный корвет попытался отбить приз, взял на абордаж и корвет, и благополучно привел оба трофея во французский порт. Сообщение это, разумеется, отнюдь не способствовало уменьшению страха перед отважным каперским капитаном.
Губернатор Индии предпринял против него самые решительные меры: послал на поиски «Сокола» целую эскадру, назначил за голову Сюркуфа высокую премию, — однако все эти усилия не имели успеха.
План Наполеона атаковать Англию в Индии потерпел крах из-за неспособности его адмиралов. А теперь один-единственный смелый моряк, командуя небольшой бригантиной, наводил страх на индийские владения гордого Альбиона. И наносил огромный ущерб английской торговле, ибо капитаны судов с дорогими грузами не отваживались заходить в «охотничьи угодья» Сюркуфа.
Но вот по южным морям пронеслось известие, что некий капитан прибыл в Индию с каперским патентом специально, чтобы заработать назначенную за Сюркуфа премию. Корабль его назывался «Орел» — то был недвусмысленный намек на явное превосходство над «Соколом». У капитана этого по имени Шутер было весьма пестрое прошлое, человеком он был, по слухам, скверным. Как рассказывали, совершенно отвратительной была жестокость, с которой он добивался дисциплины на борту своего «Орла».
Справедливость слухов о его бессмысленной жестокости подтвердилась очень скоро: Шутеру удалось захватить несколько небольших французских купеческих судов и, хотя моряки попали в руки капера безоружными, все до одного были лишены жизни. Такая кровожадность противоречила уложениям международного права и вызвала осуждение даже со стороны здравомыслящих англичан. Но еще сильнее возросло возмущение, когда стало ясно, что он ведет беспощадную войну против всех французов вообще. Он обшаривал берега и, обнаружив какое-либо поселение французских колонистов, безжалостно истреблял их. Рассказывали даже, что французов-миссионеров Шутер отдавал диким туземцам и они подвергались перед смертью самым изощренным пыткам...
В это самое время в маленькую яванскую гавань Калима вошло двухмачтовое купеческое судно, на бортах которого можно было прочесть — «Йорис Ханне». Судя по названию, это был «голландец», хотя по виду бриг заметно отличался от судов принятого в Нидерландах типа. Однако никого это ни в малейшей степени не интересовало: Калима в ту пору только начинала строиться, у местных властей полно было куда более важных дел, чем проверка судовых бумаг какого-то спокойно стоящего на якоре небольшого парусника.
Богатейшим колонистом в Калиме был тогда некто Дэвидсон. Очевидно, он имел дела с капитаном «Йориса Ханне», который и поселился в его доме, тогда как остальные моряки оставались на судне.
В тот день оба господине сидели на веранде под раскидистыми кронами деревьев, заслоняющими их от жгучих солнечных лучей, курили сигары и читали «свежие» газеты, датированные несколькими месяцами назад: европейские газеты в те времена попадали на Яву спустя добрую четверть года после выхода в свет.
— Послушайте-ка, капитан. Оказывается, Наполеон провозглашен пожизненным консулом! — воскликнул Дэвидсон.
— Не удивлюсь, если из следующей газеты мы узнаем, что он стал королем или императором, — отозвался собеседник, которым был не кто иной, как Сюркуф. — Бонапарт не из тех, кто останавливается на полпути.
— Ах, так вы его почитатель?
— Нет, хотя и признаю, что он — гений. Я служу родине и отдаю должное каждому, кто, не щадя сип, борется против Англии. Консул обязан обеспечить своему народу почетный мир. И если он по-настоящему обеспокоен этим, то не может не понимать, что одолеть такого противника, как Англия, можно только победой на море.
— Как это делаете вы в более скромных масштабах, конечно. Впрочем, захват мирных купеческих судов для благородного человека ваших способностей, должно быть, сопряжен с некоторым преодолением самого себя...
— Вы имеете в виду, что мои действия похожи на пиратство! А знаете ли вы больших пиратов, чем англичане? Не у старой ли доброй Англии на службе сотни каперов? И что это за люди! Подумайте хотя бы о подлом Шутере. Что же нам — сложить оружие, чтобы нас, беззащитных, передушили как кур! На моем корабле четыре десятка славных парней, которых я кормлю. И, поверьте, это далеко еще не весь мой клан. Я выплачиваю пенсии морякам-инвалидам, помогаю семьям погибших, поддерживаю колонистов, защищаю миссионеров. Франции же нет дела до этого. В Париже никто не обращает внимания на письма, в которых оказавшиеся на чужбине дети страны взывают о помощи. Что будет с ними, если Робер Сюркуф лишит их поддержки!
— Капитан, я знаю все это, — воскликнул Дэвидсон, вскочив, чтобы пожать руку бравому моряку. — Ведь именно через меня проходят ваши щедрые дары. Франция, действительно, не представляет, какого верного сына имеет она здесь, в этом далеком от Парижа уголке...
Он замолчал, так как в этот момент появился матрос, доложивший, что позавчера на восточной оконечности острова «Орел» напал на поселок колонистов. Об этом рассказали моряки с только что отдавшего якорь голландского шлюпа.
— Вот видите, Дзвидсон, — сказал Сюркуф, — я не имею права сложить оружие. Этот негодяй жаждет заполучить премию, назначенную за меня господами-англичанами. До сих пор он тщетно пытался выйти на мой след. Теперь я сам найду его.
Менее чем через четверть часа после того, как Сюркуф поднялся на борт своего корабля, он уже вышел из порта и, не успела Калима скрыться за кормой, как вместо только что закрашенного названия снова красовалось подлинное имя брига — «Сокол экватора».
Дул свежий благоприятный по направлению ветер, и уже через три часа «Сокол» смог достичь восточной оконечности Явы. В устье небольшой речки Сюркуф обнаружил руины уничтоженного поселка. На пожарище суетилось несколько человек. Заметив корабль, они скрылись в лесу. Когда капитан высадился на берег, то увидел сожженные хижины, опустошенные сады, разоренные плантации. Лишь после долгих призывов из глубины леса отозвался, наконец, человеческий голос, спросивший: «Чей »то корабль!» Прошло еще немного времени, и в кустарнике послышалось шуршание, а затем на опушке показался высокий мускулистый человек с зажатой в руке увесистой дубиной.
— Подойдите ближе и не бойтесь, — сказал капитан. — Я не собираюсь обижать вас. Впрочем, вы и сами видите, я один. Об моих гребца остались в шлюпке. Мой корабль — «Сокол», вы можете убедиться в этом.
Незнакомец взял у Сюркуфа подзорную трубу и, едва посмотрев на бриг, радостно воскликнул:
— Значит, вы — Робер Сюркуф! В таком случае я благославляю час, когда сбежал с «Орла», потому что уверен: теперь-то этот живодер получит за все сполна!
Он удалился и вскоре вернулся вместе с двенадцатью колонистами, которые с восторгом приветствовали Сюркуфа.
После этого беглый матрос поведал свою историю.
— Услыхав, что «Сокол» крейсирует где-то у северных берегов Явы, капитан Шутер немедленно снялся с якоря и мы пошли вдоль берега. Вашего корабля не обнаружили, зато увидели небольшое селение. Шутер долго рассматривал его в трубу и заметил священника, это и послужило поводом для нападения.
— Как могло присутствие священника стать причиной столь гнусного поступка! — воскликнул Сюркуф.
— Этого я не знаю но при одном виде священника Шутер впал в неописуемую ярость. Говорят, будто прежде он был членом какого-то ордена. Что там у него вышло с монахами, неизвестно, но только ненависть к священнослужителям превратилась у него в манию. Он — самый жестокий и бессердечный человек из всех, кого мне доводилось видеть, неуемный пьяница, злоречивый богохульник, варвар. Как я попал к нему? Я — немец, служил в том несчастном попку, который наши правители продали англичанам, чтобы помочь им истребить в Америке идеи свободы и равенства. Я дезертировал. Это стало моим несчастьем — теперь я не мог вернуться на родину. Невеста вышла за другого. Родители умерли, наследство было взято в казну. Так я стал матросом и обошел все моря, пока не поселился в Капской колонии. Но пять лет назад туда пришли англичане, меня вместе с другими колонистами переселили на необжитые глухие места побережья, где мы обосновались и начали все сначала Два месяца назад рядом с нами бросил якорь капитан Шутер. Мы приняли его за куп1 и я пришел к нему, чтобы договориться о цене на убойный скот, который он хотел у нас купить. В цене мы не сошлись, и в наказание за то, что я не подчинился его воле, он задержал меня на борту и заставил служить матросом. Это были самые тяжелые дни в моей жизни. Все эти два месяца я упорно искал случая для побега. Удалось это лишь позавчера. Он отрядил на берег тридцать человек, чтобы напасть на это селение и схватить священника. Колонисты успели убежать, остался лишь одни из них — швед. Его тут же пристрелили, а священника, пытавшегося усовестить разбойников, уволокли. Мне удалось уйти в пес, и эти люди сердечно приняли меня, хотя я и пришел к ним на пиратском корабле.
— Какие у вас планы?
— Попытаюсь вернуться на Мыс (Мыс Доброй Надежды), на свою скромную ферму. Но прежде прошу взять меня к себе — хочется быть с вами, когда вы прижмете Шутера...
— А что за корабль этот «Орел»?
— Военный тендер с тридцатью пушками. Если не терять времени, вы застанете его в Макасарском проливе, капитан. Он должен передать нескольких пленников диким даякам и получить взамен золотой песок. Даяки хорошо платят за белых, а покупают их для того, чтобы принести в жертву богам или похоронить живыми вместе со знатными покойник ми...
Известие это заставило Сюркуфа спешить. Он поторопился выгрузить семена, инструменты и прочие вещи, которые подарил колонистам для возрождения поселка, и сразу же вышел в море, чтобы успеть до наступления ночи добраться до северной части Зондского моря и перекрыть «Орлу» южный выход из пролива.
Сюркуф понимал, что враг, на встречу с которым он спешит, будет, пожалуй, самым опасным из всех, с кем доводилось встречаться, и что предстоит смертный бой. Однако Сюркуф знал, что его корабль превосходит «Орла» в маневренности, а главное — был уверен в своих парнях.
Ни единого паруса в проливе не наблюдалось, но Сюркуф не сомневался в том, что встреча с «Орлом» рано или поздно состоится: Шутер. несомненно, будет продолжать поиски «Сокола» у яванских берегов.
Перед заходом солнца «Сокол» достиг южной оконечности Сакурубаи. Теперь требовалась особая осторожность. Сюркуф взобрался на марсовую площадку, чтобы осмотреть окрестности. В небольшой бухточке видневшегося на севере острова удалось разглядеть мачты с убранными парусами — явный признак того, что ночью это судно покидать стоянку не собирается. Опасаясь быть обнаруженным, Сюркуф сразу же приказал поворачиваться и повел «Сокола» в обход острова. чтобы выйти на непросматриваемую с чужого корабля сторону.
Ночь была темная, на палубе — ни огонька. Соблюдая крайнюю осторожность Сюркуф довел корабль примерно до середины острова, повернул оттуда на вест и следовал далее этим курсом, обходясь лишь самыми необходимыми парусами — только-только, чтобы не потерять хода. Затем он спустил баркас, который пошел на веслах впереди «Сокола», промеряя глубины. Так, не спеша, и добрались до восточной стороны острова, где обнаружили бухточку, в которой «Сокол» мог стать на якорь. Вслед за тем Сюркуф и двадцать его парней, оставив остальных стеречь корабль, сели в шлюпки, чтобы обойти остров с юга. Предусмотрительно обернутые тряпками весла двигались без малейшего шума, полную тишину соблюдали и гребцы.
Все были вооружены лишь ножами да абордажными топорами: Сюркуф решил оставить обе шлюпки в стороне и добираться до атакуемого корабля вплавь. Впрочем, абордажный топор в руках дюжего моряка — оружие пострашнее пистолета.
Не прошло и десяти минут, как стали видны огни стоящего на якоре чужого судна. Сюркуф подал знак остановиться и неслышно скользнул из шлюпки за борт. Пловцом он был отменным, чувствовал себя в воде не хуже рыбы. Оказавшись на хорошо просматриваемом с судна месте, он нырнул, долго плыл под водой, и вынырнул уже у самого борта. Обогнув корабль, убедился, что это и в самом деле «Орел». Тендер стоял на одном якоре. Рядом с канатом почти до самой воды свисали якорные тали. Сюркуф потянул за гак — тали были закреплены. Бесшумно, как кошка, он полез вверх по тросам, стараясь не касаться борта. Дотянувшись до планширя, осторожно выглянул из-за него и обнаружил, что на палубе только двое вахтенных — на баке и на юте.
Увидев все, что хотел, он вернулся к шлюпкам.
После недолгого совещания решено было, что Сюркуф с немцем, служившим прежде на «Орле», и лейтенантом Эрвийяром вскарабкаются на палубу первыми, чтобы снять вахтенных. Каждый из парней получил четкие указания, после чего шлюпки отвели к берегу и оставили под наблюдением одного из матросов. Остальные вошли в воду и поплыли один за другим к «англичанину».
Несколько минут спустя передовая тройка уже оказалась на баке «Орла». Вахтенный стоял у фок-мачты, прислонясь к ней спиной. Он не успел и пикнуть, как очутился с кляпом во рту в железных объятиях немца. Столь же удачно сняли и второго вахтенного. Сюркуф подал ожидающим в воде знак подниматься. Взобравшись на палубу, каждый тотчас же бесшумно прокрадывался на свой пост.
Немец провел Сюркуфа с Эрвийяром к капитанской каюте. Сюркуф постучался.
— Кто там? Что случилось? — послышался сердитый голос.
— Тс-с, капитан. Это я, ваш лейтенант, — негромко ответил Берт Эрвийяр по-английски. — На борту творится какая-то чертовщина, надо бы вам посмотреть. Пойдемте...
Через узкую щель было видно, что Шутер зажег свечу.
— Осторожно! — прошептал Сюркуф немцу. — Не давай ему выстрелить, а то проснутся остальные. А ты, Эрвийяр, бери его за глотку. Об остальном я позабочусь.
Засов отодвинулся, в освещенном дверном проеме появился Шутер, шпага на поясе, в каждой руке — по пистолету (с невзведенными, к счастью, курками). Не успели глаза приспособиться к темноте, как его схватили за обе руки и за горло. Пистолеты выпали, из капитанской глотки вырывался только легкий клекот. Его затолкали назад в каюту и уложили на койку, связав и заткнув рот.
Тот же самый спектакль разыграли и с лейтенантом — помощником Шу ера спавшим во второй отдельной каюте. В крюйт-камере и оружейной кладовой также все прошло гладко — до сих пор удача сопутствовала нападающим. Теперь предстояло управиться с остальными головорезами. Немец заверял, что все они безоружны и беспечно спят в кубрике в своих койках.
Парни Сюркуфа зарядили захваченные на «Орле» ружья и через форлюк стали по одному спускаться в кубрик. Чадящая масляная коптилка скупо освещала тесное, душное помещение со множеством подвесных коек. Как ни старались бесшумно спускаться по узкому, скрипучему трапу, кто-то из спящих проснулся и разразился с досады длинным, замысловатым проклятием: он решил, что разбудила его сменившаяся палубная вахта, однако увидев чужих, мгновенно выскочил из койки и закричал. Но у входа уже стоял Сюркуф с отобранными у Шутера пистолетами.
— Всем остаться на местах! — приказал он громовым голосом. — Я капитан Сюркуф, ваш корабль в моей власти. Кто рискнет сопротивляться, будет повешен на рее!
Услышав имя Сюркуфа, изготовившиеся было к драке пираты безвольно опустили руки. Ни один не отважился произнести в знак протеста хотя бы слово. То, что происходило, казалось им совершенно невероятным, и тем не менее они воочию видели перед собой грозного приватира и его вооруженных парней.
— Вы сдаетесь безо всяких условий, — продолжал Сюркуф, — и по одному поднимаетесь на палубу. Вперед!
Он схватил стоявшего рядом матроса за плечи и подтолкнул его к трапу. Потрясенный парень безропотно повиновался. Его примеру последовали остальные. Один за другим поднимались они наверх и, не успев оглядеться, оказывались связанными.
Теперь оставалось только выяснить, где же захваченный Шутером миссионер! Никто из команды вразумительного ответа на этот вопрос не дал — все упорно отмалчивались. Тогда Сюркуф послал за капитаном, который все это время лежал связанным в своей каюте.
И вот в зыбком мерцании подвешенных к мачтам фонарей появился, щурясь от света, долговязом Шутер. Лицо его отнюдь не внушало доверия. Быстролетные события этой роковой для него ночи он, казалось, еще толком не осознал. Он совсем не чувствовал себя выбитым из седла и, едва вынули кляп, заорал:
— Что здесь творится? Кто посмел распоряжаться на моем корабле?
Глаза его сверкали, лицо пошло красными пятнами.
— На вашем корабле, мистер Шутер? — вопросом на вопрос ответил Сюркуф. — Полагаю, теперь он мой. Я Робер Сюркуф, подданный французской республики. Надеюсь, вы благодарны мне за то, что я избавил вас от необходимости разыскивать «Сокол» в море?
Капитан побледнел, однако продолжал держаться нагло и самоуверенно:
— Робер Сюркуф? Гм-м... Да. Припоминаю, где-то слышал это имя. И что же вы ищете на борту могео «Орла»?
— Я искал капитана Шутера и нашел. А теперь я ищу того священника-миссионера, которого вы силой увезли с Явы несколько дней назад. Не будете ли вы так любезны назвать его теперешнее местопребывание?
— Нет, не буду. Какому-то там Сюркуфу капитан Шутер отвечать не намерен.
— Ну что же, вы — пленник, отвечать отказываетесь. Придется развязать вам язык. Лейтенант Эрвийяр! Всыпьте этому человеку тридцать линьков...
— Что вы сказали? — заорал Шутер, дрожа от гнева и топая ногами. — Вы намерены выпороть офицера! Капитана «Орла», перед которым трепещет любой враг!
Сюркуф невозмутимо пожал плечами:
— Надеюсь, вы не считаете меня и моих бравых парней людьми, которые станут пугать кого-либо попусту?
Вместо ответа у Шутера вырвался хриплый крик. Затем, сглотнув слюну, он суетливо запричитал:
— Нет, вы не посмеете, не решитесь на это. Существует же международное право! Я не пират, я — приватир, защищенный полноценным каперским патентом...
— Эрвийяр, действуйте, — приказал Сюркуф.
По знаку лейтенанта трое дюжих парней подхватили Шутера и, притащив на бак, безо всяких церемоний сорвали с него рубашку.
— Бог мой, да они и в самом деле... Проклятье! — взревел Шутер. — Ведите меня к вашему капитану, я согласен отвечать...
Он рассказал, где и когда священник был продан диким даякам-сакуру за мешок с золотой пылью, и уже на следующий день брат Мартин оказался на борту брига.
Отважный «Сокол» продолжал свой полет по просторам Индийского океана.
Перевод с немецкого Л. Маковкина. Рисунки Н Розенталя.
Примечания
3. Форт Пондишери первоначально был французской колонией. В 1773 г. его захватили англичане и передали карнатакскому набобу. Крепостные верки срыли. а вместе с ними постарались стереть и всякую память о французах.
4. Капер (то же, что и приватир) — частное лицо, на свой страх и риск вооружившее свое судно для действий против судоходства противника. Капер имел полученное от одной из воюющих сторон каперское свидетельство, разрешающее поднять военный флаг этой страны. Вознаграждением служила обычно лишь захваченная добыча.
5. Автор в разных местах повести называет «Сокол» то шхуной-бригом или бригантиной, что одно и то же, то бригом. Кстати сказать, могло иметься в виду и превращение бригантины в бриг экипажем с целью маскировки: для этого на грот-мачте косые паруса заменялись прямыми.