Механик-наставник рефрижераторного флота за время отпусков прошел на своем бывалом «Прогрессе» много тысяч километров. От своей родной Клайпеды он каждый год упорно продвигается в сторону Тихого океана.
Мы остаемся наедине с рекой Белой. Приближается вечер, дымка окутывает реку, малиновое солнце быстро уходит за черту холмов, предвещая на завтра ветреную непогодь. Искать место ночевки в нынешних условиях — задача не простая: река так обмелела, что ни в одну протоку не войти, а останавливаться возле судового хода опасно. Да и терять целую ночь жалко Идем в сплошной темноте, пока не настигаем толкач «Урал», который гонит вниз огромную баржу с нефтью. Капитан толкача дает нам «добро» следовать на буксире.
Утром, до отвала накормленные беляшами с рыбой, снабженные капитаном лоцией рек Белая, Кама и Чусовая, отдаем концы и плывем по красивейшим местам Башкирии. Вот кварталы и трубы Бирска прощаются с нами своими дымками, вот Соловьиная воложка помахала зелеными руками рощи, вот показались высокие берега излучины и Гусиного острова, за которыми проплыли дома древних Дюртюллей, где нам надо делать контрольную отметку. Мы находимся точно на стрелке, разделяющей воды Камы и Белой.
На рубеже двух континентов
Кончился «курорт», начались походные будни с их неустроенностью, комарьем, мошкой, шорохами и шагами неизвестных зверей и людей, с красотами невиданных мест, сыростью рек и зноем неба. К этому нужно привыкать как можно быстрее, иначе долго не протянешь...
Наш «дредноут» весело бежит по волнистым гребням штормящей реки к ожидающей нас лодке, на бортах которой выведена черная надпись «Куйбышев — Пермь — Сургут — Обь — Енисей — Байкал». Саша Стрельцов и Шура Грек ожидают нашего договорного подхода. Через три часа истекает контрольный срок. Есть стыковка!
Силы наши явно не равны — у ребят на новеньком «Прогрессе-4» за кормой дружно воют два «Вихря-М», рвутся вперед пятьдесят «лошадей», а на моем испытанном, но тяжелом «Прогрессе-2» выпуска 1970 г., натужно перебирают шатунами двадцать пять «лошадок» мотора, отпахавшего почти весь свой срок. Пробуем несколько вариантов совместного похода «в две лодки и три мотора» с переброской части моих припасов к куйбышевцам. Наконец, начинаем игру в «кошки-мышки». Ребята забирают к себе в лодку часть груза, запасные канистры с топливом и — убегают на час вперед. Там они останавливают один мотор и дожидаются моего подхода.
Плывут за бортами кручи и песчаные острова Камы, этой не то старшей дочери Волги, не то ее матери. По протяженности и полноводности Кама до встречи с Волгой превосходит последнюю. В древности наши предки долго думали, как же назвать большую воду ниже слияния этих рек? Волга выиграла, став русской святыней и оставив Каме роль уральской труженицы. Эта «несправедливость» обидела красавицу Каму и навеки сделала ее воды черными, холодными, глубокими.
У пристани Николо-Березовка, что на расстоянии в 1824 км от Москвы, входим в интересную точку смены часовых поясов. Сзади остается Башкирия, где разницы во времени с Москвой нет. Впереди простирается Пермская область, где разница составляет плюс 1 час. Слева лежит Удмуртия с отличием по времени в 2 часа. На какое время ставить часы? Решаем до Перми идти по надежному и испытанному московскому.
Слева показались пристани и кварталы старинного Сарапула, бывшего когда-то центром кожевенной и обувной промышленности. В этом городе родилась героиня Отечественной войны 1812 г. Надежда Дурова. Здесь, у затона Симониха, поставлен на вечную стоянку агитационно-пропагандистский пароход «Красная Звезда», который в 1919 г. по инициативе Владимира Ильича Ленина совершил рейс из нижнего Новгорода до Перми; с палубы этого парохода выступала Н. К. Крупская...
Кама делает огромный двойной поворот, растянувшийся на 25 километров, на горизонте показывается плотина Боткинской ГЭС. В южном конце Боткинского водохранилища, на красивых лесистых берегах раскинул свои чистенькие прямые улочки, обсаженные райскими яблонями, город Чайковский. Он вырос в 1955 г. в связи со строительством ГЭС и назван так в честь П. И. Чайковского, родившегося в недалеком Воткинске.
Отмечаем крейсерские книжки в речном порту и готовимся к выходу в водохранилище, которое штормит всеми семью баллами на своей 160-километровой длине и 10-километровой ширине. Я меняю штатный винт на «свиное ухо», которое ждало своего часа с Уфы. Скорость резко прыгает до 32 километров в час, мой «Прогресс» выскакивает на просторы «моря», кипящего пеной, гонимой с гребней волны остервеневшим ветром.
Саша Стрельцов пытается вывести свою лодку на глиссирование, но нагрузка, встречный ветер и волна сделать это не позволяют. Назад повернуть нельзя: крутая хлесткая волна вмиг опрокинет катера, надо держаться только носом на волну. Прикрываясь где бережком, где островком, ныряя в узкие обмелевшие протоки, осиливаем самые широкие и опасные 70 километров и становимся на ночевку у лесистого крутого правого яра против села Елово. Все вымотаны до предела, но на костер сил все же хватает, благо о дровах думать не надо: весь берег усыпан бревнами, досками.
Утром впереди показываются пролеты мостов, выплывают кварталы высоких домов, дымящие трубы заводов, причалы порта, главы старинных церквей. Наши моторы дружно рванули из-под пролетов моста и, фыркнув, остановились в пяти метрах от причалов детской спортивной школы «Водник», сожрав последние капли бензина. Расчет точен до грамма!
Пермь! Город, начало которому в 1723 г. положил Егошихинский медеплавильный завод. О славных революционных традициях напоминает мемориал с Вечным огнем в честь рабочих Мотовилихи — участников героического декабрьского восстания 1905 года. Много славных имен украшают историю города, среди них имена А. И. Герцена, В. Г. Короленко, А. С. Попова, Д. Н. Мамина-Сибиряка, П. П. Бажова, А. А. Жданова, О. Б. Лепешинской.
Мы подошли к месту, откуда ровно 400 лет назад Василий Тимофеевич Оленин-Повольский, прозванный в народе Ермаком Тимофеичем, начал свой поход по реке Чусовой за Югорский Камень, на покорение Сибири.
Заместитель председателя Пермского обкома ДОСААФ вручает нашему экипажу почетную грамоту, талоны на 300 литров бензина, желает удачи и 3 фута под килем в трудном походе по пути Ермака.
Река Чусовая — жемчужина и красавица уральская. О ней писал Д. Н. Мамин-Сибиряк: «Главную красоту чусовских берегов составляют скалы, которые с небольшими промежутками тянутся сплошным утесистым гребнем. Некоторые из них совершенно отвесно поднимаются вверх сажен на шестьдесят, точно колоссальные стены какого-то гигантского средневекового города. После скал и утесов главную красоту чусовских берегов составляет лес. Седые мохнатые ели с побуревшими вершинами придают горам суровое величие»...
Мимо то справа, то слева проплывают высокие, скалистые берега, на которых выступают то мраморные, то гипсовые жилы, отсвечивающие в лучах солнца холодным северным белым сиянием и туманом. От впадающих речушек Ветлянка, Шалашная, Сырая, Сивковка остались нынче или небольшие ручейки или одни названия в лоции.
Проходим 125-й километр. Среди судового хода еще стоят бакены, а наши моторы рвут винтами каменистое дно, усеянное топляками. Летят штифты, винты, галька, куски коры и черного песка — гравия. Спокойное плавание на полных ходах окончилось. Начинаются времена «тяни-толкай-налегай-греби-прыгай-да-а-авай!» До города Чусового еще 130 километров, а до конца чусовского ермаковского этапа — более 250 км.
Подвязываем под «ноги» моторов деревянные кругляки (результат практики на своенравной Даугаве в прошлом году), начинаются перекаты, тягуны, шиверы, которые в этом году можно назвать одним именем — пороги.
У деревни Плюсо путь преграждает большая запань леса. Здесь сейчас собирают все бревна, которые несет Чусовая после весеннего молевого сплава и летней зачистки. Работников запани нет, проход указать некому. С трудом отыскиваем среди хаоса нагромоздившихся бревен ворота — пару толстенных древесин, скрепленных с основной сплоткой не цепями, а проволокой. Осторожно, чтобы не дать прорваться тысячам кубометров леса вниз, разводим «ворота» и быстро втискиваем в них лодки. Напор леса, сбитого течением реки у запани, сумасшедший. Где веслами, где руками и ногами, где носом лодки, идущей под мотором на малом ходу, но все же расталкиваем эту заграду, пробивая проход к чистой воде.
Наш катер несется по узенькому метровому «фарватеру», петляя, словно заяц, между «вехами». За нами проносятся куйбышевцы. Но радость преодоления хороша, когда она не частая, не валит валом, не изматывает напрочь. А тут... Двое суток пропихиваем, проталкиваем, волочем на лямках, перетаскиваем по камням лодки и еще бог знает что выделываем, пока преодолеваем эту последнюю сотню километров.
За очередным поворотом показываются дымящие трубы, бросающие в вечернее небо отсветы пламени домны. Это каменные корпуса Чусовского металлургического комбината.
Бесконечно долго тянутся серебристые километры реки, мучительно трудно плывут часы и минуты жаркого уральского лета, отупляюще и гнетуще действуют на сознание и волю красивые, величественные, порой мрачно-пугающие скалистые Стенки, Братья, Разбойники, Печки, Шайтаны, окружающие и стерегущие красавицу-реку.
Через несколько дней мы добрались до знаменитой площадки, где стоит белый бетонный обелиск, с одной стороны которого сияет «Европа», с другой мерцает «Азия». Да, именно здесь когда-то сошлись в огненной сокрушительной схватке желтая узкоглазая Азия и белая синеокая Европа. Глаза настойчиво и безнадежно ищут в темном небе или под ногами ту черту или трещинку, которая должна же быть в таком месте. Тщетно! Ни черты, ни трещинки. Только то, что стоишь на самой высокой точке, откуда просматриваются более низкие спины западных и восточных отрогов.
Страна Тюмения
Передо мной неизведанное, мечта моего детства — Сибирь. А что же там, за горизонтом? Пусть я не открою новых континентов и островов, морей и проливов, не сотру с карты «белого пятна», но я своими глазами увижу необъятность родной страны, услышу ее голос и могучий пульс ее жизни, познаю деяния и плоды труда нашего народа. И попытаюсь рассказать обо всем этом своим и чужим детям и внукам, чтобы они знали и любили свою Родину с ее бескрайними дорогами-путями: выбирай любой и шагай туда, за горизонт!
Целый день мы проводим в городе-металлурге Нижнем Тагиле. Поскольку в нашем Литовском морском пароходстве плавает теплоход «Нижний Тагил», я выполняю одну приятную миссию — вручаю представителям горкома партии вымпел и памятные значки пароходства. Пользуясь любезностью хозяев, осматриваем достопримечательности города-труженика: рудные выработки, заводы, краеведческий музей, Лысью гору с часовней, построенной еще Демидовым, пруд, драм-театр имени Мамина-Сибиряка, памятник отцу и сыну Черепановым.
В полдень прощаемся с гостеприимными тагильчанами. Засуха! Впервые за всю сознательную жизнь столкнулся с ней лицом к лицу, ведь в море и в Прибалтике ее быть не может. Мы понуро стоим у того места, где из Нижнетагильского пруда должен вытекать Тагил. А его нет и не будет, в лучшем случае, до осенних дождей. А до Туры 300 километров. А нам нужно идти по пути Ермака по Тагилу и сделать две контрольные отметки в приречных селах. Выбираем самый короткий путь — сушей на грузовике, но и он оказывается и долог, и труден.
Сворачиваем с автострады на проселок, а еще через полчаса втягиваемся не то в тайгу, не то в глухую болотину. Колея настолько узкая, что двум машинам не разойтись. Колдобины и рытвины доверху заполнены черной жижей, из которой торчат ветки, бревна, пни, сучья. Чувствуется, что по этой «дорожке» уже давненько никто не рисковал пробиваться к Тагилу.
Свирепая мошка набрасывается на нас с жадностью кровожадных пираний, через полчаса лица и руки превращаются в кровоточащие, разбухшие «английские бифштексы», из которых зачем-то блестят зрачки злых глаз. А впереди ночь, которая пугает нас не дикой нехоженой тайгой и болотами, медведями и волками, а этой тучей мелкого, как маковое зернышко, и кровожадного, как нильский крокодил, гнуса, от которого не спасают ни «Тайга», ни «Гвоздика», ни бензин, ни дым костра.
Единственное, что радует в этом таежном содоме, так это грибы, которых мы до этого по засухе почти не видели: ядреные, чистые, пузатые темноголовые подберезовики, бордовомохнатые красноголовики, крепкие, с завернутым краем и едко-желтым соком хрустящие грузди, оранжево-зеленые полосатые рыжики.
Только к середине следующего дня впереди показывается село, у подножия которого в некрутых песчаных берегах резво бежит неширокая и неглубокая, но все же лента реки. Лодки на воду! Они мирно покачиваются на тагильском течении в ожидании ремонта и аврала: у ребят «Прогресс» дал трещину борта вдоль спонсона, у моего «стального» «Прогрессика» потекла пара заклепок на транце.
И снова — в путь.
Возле какого-то заброшенного селения река вдруг стремительно понесла лодку вперед. Камни нещадно колотят «ногу» мотора, приходится его срочно поднимать. Течение выносит лодку из-за поворота, прижимает к самому берегу под кусты ивняка и прет вперед, откуда несется грохот и шум воды. Водопад? Откуда?
Хватаю бинокль и направляю туда, где видны белая пена и радуга в поднятом столбе брызг. Различаю остатки разрушенной деревянной плотины, бревна которой ощетинились и готовы принять на себя несущуюся к ним посудину. Ну, Никола Морской, пронеси моряка среди этих смертоносных копий!
Хватаю весла и с трудом выравниваю катер носом на плотину, куда бешено летит вода. Между копьями катер вряд ли проскочит, его набросит на них, распорет намертво. В последний миг боковым зрением улавливаю, как от главного стрежня отделяется боковой поток, ныряет вправо и вниз, в омут, из которого виднеется достаточно широкий проход за плотину. Изо всей мочи табаню правым веслом и загребаю левым — катер резко разворачивается, чиркает бортом по верхушкам кольев и летит вниз. Весло, которое я не успеваю выхватить из уключины, задевает за деревянную стенку и с треском разлетается, спасая своей гибелью лодку от неминуемой пробоины.
Ничего толком не могу понять, действую только по интуиции, не хватает даже времени «вспомнить всех святых», а катер уже вылетает из водоворота и утыкается носом в песок метрах в десяти ниже «Чертовой пасти». Так и до инфаркта недалеко!
По берегу пробираюсь на мыс выше плотины, чтобы предупредить отставших куйбышевцев об опасности и спасительном проходе. Поздно! Белый «Прогресс» летит стрелой сверху, ребята яростно гребут веслами, но... Удар, треск, рев и шипение воды! Стрельцов вылетает за борт. А я им ничем помочь не могу и только щелкаю затвором «Зенита», в котором уже давно кончилась пленка. Через час ребята каким-то чудом протискивают присосавшуюся к частоколу лодку через щель между бревнами — и начинают очередной ремонт.
К вечеру перед нами встает последнее препятствие на Тагиле — наплавной мост у совхоза «Кишиневский». Опыт преодоления таких мосточков у нас имеется: Саша подводит свой катер к мосту, нос затаскивается на настил, «Вихрь» включается на «полный вперед» и... поехали. Через пять минут обе лодки выходят на финишную прямую, завершающую «турне» по Тагилу.
Перед нами лежит неширокое, с малым течением и цветущим мутно-зеленым зеркалом полотенце Туры — младшей сестры Тобола. От радости я забываю о своем «железном» ритуале: обмыть лицо водой Тагила и испить водицы Туры.
Наказание приходит незамедлительно, как только из-под «ноги» выброшено бревно и катер выходит на долгожданное глиссирование.
— Тр-р-р-а-а-а-х-тах-тах! Др-р-ры-ы-ы! Бах!
«Вихри» сиротливо выглядывают за кормой изуродованными и обломанными лопастями винтов.
Утром принимаем единогласное решение ставить под «ноги» опять бревна и идти с ними до полной уверенности в достаточной глубине, отсутствии перекатов и камней: винтов осталось не так уж и много, особенно у меня.
Вот и лесобиржа города Туринска показалась — сплошной лес торчащих топляков, среди которых только знатоки могут отыскать проход. Проносимся под невысоким мостом, с которого в воду ныряет стая ребятишек, старающихся обязательно попасть в волну от катера. Здесь нам предстоит заправка топливом и отметка крейсерских книжек.
Где-то здесь, под Туринском, в июле 1582 г. дружина Ермака дала свой первый настоящий бой воинству хана Кучума. Татары, вставшие плотной стеной по обоим берегам, решили перестрелять из луков казаков, спускавшихся на новых больших стругах вниз по Туре. Но дружный залп казачьих пищалей, гром которых поверг, даже без свинца, в ужас татар и диких югор, сразу же решил исход боя. Дальше, до устья Тобола, Ермак практически не встречал серьезного сопротивления.
Тюмень! Этот город вошел в наше сознание в основном после того, как в огромном крае было сделано ошеломляющее открытие века — запасы нефти и газа. Отсюда началось мощное, трудное, напористое наступление человека на северную нефть.
Это столица такого огромного края, на котором уместились бы Франция, Англия, Голландия, Бельгия и Италия вместе взятые. Я хожу по зеленым улицам и скверам, всматриваюсь в лица людей, вчитываюсь в вывески многочисленных учреждений, в названиях которых мелькают одни и те же корни: «-нефть», «-газ».
Я плыву уже по территории Тюмени — по Тоболу, Идти мне по этой стране весь оставшийся путь до Сургута: целых 1500 километров с юга-запада на северо-восток. Все чаще встречаются села с явно татарскими названиями.
В 1582 г. у подножия Чувашского мыса, огромным лбом возвышающегося над Иртышом у его слияния с Тоболом, Ермак окончательно, наголову разбил Кучума, с немногочисленной челядью бежавшего в степи казахские. Искер, древняя столица Сибирского ханства, был взят и положен к короне государя Московского За эту победу царь Иван Васильевич пожаловал Ермаку золотую кольчугу с гербовым нагрудником весом в два пуда.
Передо мной выплывает, открывается, ширится панорама белого кремля, распростершего стены-крылья, выставившего золотоглавые шлемы-купола по высокому берегу, что неприступной стеной высится над Иртышом.
— Тобольск, здравствуй! Прощай, Тобол! Принимай, Иртыш, на свою грудь дальнего странника из Прибалтики! Дошел!