Большевики находились в подполье, но им удалось установить связь с некоторыми из гардемаринов, позднее к ним ушла группа наших товарищей. (В их числе были Иван Кожанов — будущий герой гражданской войны и командующий Балтийским, а затем Черноморским флотом, Владимир Орлов — будущий начальник Морских Сил СССР.) Основная же часть роты продолжала оставаться вне происходивших бурных событий.
И надо добрым словом помянуть начальника нашего Учебного отряда капитана I ранга Михаила Александровича Китицына. Только благодаря ему мы не оказались в стане белогвардейцев: он не допустил отправки гардемаринов ни под знамена Колчака, ни — осенью 20-го года — Врангеля, хотя ему угрожали за это военно-полевым судом. Лучшим свидетельством политических убеждений М. А. Китицына является его приказ1 по отряду, изданный в ответ на требование владивостокского коменданта генерала Розанова послать нас на фронт. Он открыто говорит о бессмысленности борьбы против большевистской России: «Борьба кончена и бесполезна, наш долг повелевает нам все-таки и с ними (большевиками. — Ю. Ш.) продолжать нашу работу по воссозданию русского флота». С теми, кто не пожелал сойти на берег, М. А. Китицын ушел из Владивостока на «Орле». Три года плавал этот учебный корабль по морям и океанам, совершая коммерческие рейсы. Долгим и трудным оказался для многих из нас путь на родину, но сейчас не об этом. Вернемся к событиям 1918 года.
В одной из окрестных бухт валялась на берегу давно заброшенная парусно-моторная шхуна длиной 18—20 м довольно распространенного в этих водах типа. Старый штурман торгового флота И. И. Иванов и несколько бывших его сослуживцев предложили Учебному отряду совместными усилиями восстановить и вооружить ее, чтобы в будущем можно было заняться перевозками грузов между дальневосточными портами.
После детального осмотра шхуны пришли к выводу, что воскресить ее к жизни, пожалуй, можно. Дубовый корпус судна сохранился неплохо. Небольшую пробоину в обшивке заделать было несложно. Больше всего хлопот предстояло с палубой — ее требовалось перестелить — и надстройками — рулевую и штурманскую рубки надо было ремонтировать основательно. Решено было попутно установить две новые водонепроницаемые переборки, отделяющие трюм от машинного отделения и кубрика. Двигатель следовало перебрать с заменой многих деталей, но за это брались опытные в таких делах моряки-дизелисты.
Идею восстановления шхуны поддержал М. А. Китицын; по его распоряжению с портовых складов выдали нужные материалы и все необходимое. Шхуну привели на остров Русский и поставили вблизи учебной базы отряда — судна «Маньчжур», рядом с подготавливаемыми к летней навигации 1919 г. шлюпками, катерами и баркасами Морского училища. Рабочих рук хватало, ремонт шхуны продвигался быстро.
При оборудовании судна встал вопрос о том, что нужна хотя бы самая скромная рация, но по тем временам это была такая ценность, что и самых настойчивых усилий оказалось недостаточно, чтобы выхлопотать ее у флотского начальства. К сожалению, ибо, как будет видно дальше, именно отсутствие радиосвязи явилось едва ли не важнейшей причиной трагедии.
По просьбе М. А. Китицына капитально отремонтированную двухмачтовую гафельную шхуну назвали «Тюленем». И всем было ясно почему: ведь до назначения в Учебный отряд он командовал черноморской подводной лодкой «Тюлень», отличившейся в боевых действиях (весь экипаж ее получил георгиевские кресты за беспримерный подвиг: в октябре 1916 г. лодка захватила и привела в Севастополь огромный — по тогдашним масштабам — вооруженный артиллерией турецкий транспорт «Родосто» водоизмещением 6000 т).
В состав экипажа шхуны из десяти человек вошли три наших гардемарина: Георгий Семенов, Федор Чигаев и Николай Коринтели. Официально они по личной просьбе были откомандированы на «Тюлень» «для навигационной практики в парусном плавании» по Японскому и Охотскому морям. Все трое имели на то неоспоримое право: отлично учились, увлекались морским делом, в прошлом были яхтсменами; все трое участвовали в восстановлении «Тюленя». Им вменили в обязанность помимо несения вахт вести регулярные штурманские работы. Для этого трех молодых моряков снабдили отдельным комплектом штурманских приборов и пособий: выдали секстан, хронометр, шлюпочный компас, мореходные таблицы и альманах — «Морской астрономический ежегодник»; получили они и прошнурованный «Журнал астрономических наблюдений», который по окончании плавания следовало представить в учебную часть училища.
Хозяйственная часть заботливо отпустила сухим пайком запас продовольствия: два ящика консервов (щи с мясом), сгущенное молоко, крупу, сахар и др., выдала теплое обмундирование.
И вот во второй половине мая 1919 г. шхуна «Тюлень» вышла из уютной бухточки на Русском острове в свое первое пробное плавание на Камчатку. Вполне возможно, что они взяли и груз (или имелось в виду принять груз на Камчатке), но никаких документальных указаний на коммерческие цели плавания не сохранилось.
Сначала все шло благополучно. Шестибалльный попутный ветер позволял экономить горючее — идти под парусами. Вышли из Японского моря в океан через Сангарский пролив, прошли вдоль Курил, легли курсом на Авачинский залив. Уже были видны скалистые камчатские берега у входа в этот залив, когда налетел шквал от северо-запада, быстро перешедший в жестокий шторм. Ураганной силы ветер развел громадные волны. Хуже всего, что направление этих волн было встречным по отношению к ранее шедшей крупной волне с юга. Началась сильная беспорядочная качка...
Коринтели и Чигаев, только что сменившиеся, находились в кубрике — в носовой части шхуны, а Семенов с 16.00 вступил на вахту в машинном отделении. Остальные семь моряков во главе с капитаном были наверху.
Вдруг судно так накренило, что, думалось, оно переворачивается, гибнет. Удар, шхуна вздыбилась, перевалилась на другой борт, и стало слышно, как огромная волна прокатывается по палубе. Сразу же затем последовал второй удар такой силы, что наверху все затрещало и обрушилось. Казалось, шхуна разламывается...
Двигатель смолк. В кубрике стало сравнительно тихо — только скрипела и трещала обшивка, но наверху ураганный ветер продолжал неистовствовать, размахи качки не уменьшались, то и дело океанские валы с грохотом проносились вдоль палубы.
Выглянуть наверх не удалось — дверь чем-то заклинило. Голосов слышно не было. Оставалось одно: ждать, пока океан хоть немного затихнет. А шторм и не думал стихать, казалось, он набирает силу. Волны поднимались, как огромные горы, на них было страшно смотреть через толстые стекла иллюминаторов.
Ночь показалась бесконечной. Чуть стихать стало только к утру. Заточенные в кубрике снова попытались выйти на палубу, но ничего не вышло: массивная дверь оказалась плотно прижатой снаружи. Стали что есть силы стучать. Вскоре донеслись ответные сигналы, а еще через несколько минут Федор и Николай услышали приближающиеся шаги. Несколько ударов кувалдой, и дверь наконец отворилась, они увидели своего друга Георгия Семенова.
Выйдя наверх, они были поражены: палуба оказалась пустой. Начисто снесло надстройку, где помещались рулевая и штурманская рубки, камбуз. Не было ни шлюпки, ни аккуратно принайтовленных бочек с топливом и пресной водой, ни ящиков с продовольствием, — все смыло за борт. Обе мачты сломаны, одна из них висит на обрывках такелажа за кормой. Юноши с ужасом убедились, что на шхуне уцелели только они трое — те, кто по воле случая находился внизу...
Судно, потерявшее ход и управление, несло ветром и течением, причем оно дрейфовало лагом — бортом к волне, подвергаясь резкой и стремительной качке, сильно изматывавшей и без того обессилевших людей. Первое, что они сделали, — очистили руль и гребной винт от опутавших их тросов, втащили мачту на палубу. Среди аварийного имущества нашли металлический румпель, насадили его на голову баллера руля. Запустили мотор, развернули шхуну против волны.
Земли нигде не было видно. Идти к ближайшему берегу — на Камчатку против сильного еще ветра и течения было бессмысленно: топлива все равно не хватило бы. Следовало сохранять его на самый крайний случай, а пока лечь в дрейф. Приступили к изготовлению плавучего якоря. Большой чехол с трюмного люка натянули на два сколоченных крест-накрест шеста; от четырех их концов протянули тросы и, связав вместе, соединили с фалинем на носу шхуны. Опущенный в воду плавучий якорь с грузом внизу встал вертикально и, тормозя движение шхуны, развернул ее носом против ветра. Качка сразу же стала спокойней, мягче.
Двое бросились в койки и мгновенно заснули глубоким сном, один остался на вахте — на палубе. Потом сменялись строго по корабельному уставу каждые четыре часа, и это «потом» тянулось очень долго...
Первые дни после катастрофы были заполнены авралами по наведению элементарного порядка на пострадавшем судне, обеспечению безопасности плавания. Но вот пришла пора подумать и о хотя бы самом примитивном парусном вооружении. Для начала валявшийся на палубе обломок приложили к торчащему остатку фок-мачты и стянули их железными болтами. Для надежности на место крепления наложили бензель из толстой проволоки. Затем растянули мачту вантами и штагами.
Сложнее всего было найти подходящий для изготовления парусов материал. В конце концов пришлось использовать имевшиеся на судне четыре парусиновые койки. Соединив их прочным швом, получили небольшое, но довольно надежное четырехугольное полотнище. Подобрали из обломков рей, оснастили его, и вот уже новый парус (брифок площадью около 6 м2), к большой их радости, забрал ветер; «Тюлень» получил видимый, хотя и небольшой, ход.
Оба судовых компаса погибли, но среди учебного штурманского имущества, хранившегося в кубрике, был шлюпочный компас — теперь он пригодился! Подвесили небольшой медный колокол, найденный в трюме, вахтенный стал отбивать склянки. Это оказалось нужно не только для ориентировки во времени: привычные звуки рынды положительно действовали на психику — успокаивали нервы, вселяя уверенность в то, что судно их, хотя и изломано океаном, но в строю.
Полученные с «Орла» штурманские инструменты и пособия, уцелевшие при аварии, позволили определиться. Вот когда пригодились отличные знания мореходной астрономии! Но не было карт — они погибли вместе с разбитой волнами надстройкой. Случайно сохранилась только «Южная часть Камчатского полуострова». К ней справа и снизу подклеили чистые листы бумаги, на которые продолжили сетку карты, учтя особенности меркаторской проекции. На эту самодельную карту Тихого океана наносили теперь результаты астрономических определений — вели прокладку. Проводились определения регулярно на каждой вахте, а иногда и по нескольку раз. Неукоснительно велись записи температуры воздуха и воды, направления ветра и течения; производились и разные биологические наблюдения — изучение пойманных рыб, водорослей, планктона и т. п. Все важное фиксировалось в вахтенном журнале — найденной в вещах чистой тетради.
Лишившись продовольствия, юноши были вынуждены заняться рыбной ловлей, используя хорошо известный им способ ужения «на поддев». Небольшой утяжеленный крючок без всякой наживки постепенно опускали в воду на глубину 80—150 м, все время слегка поддергивая его. Способ этот хорош тем, что рыбу можно ловить в любое время суток. Пойманных рыб вялили на солнце, варили, а иногда и ели сырыми. Другим видом пищи был планктон, для сбора которого из флагдуха сшили небольшую конусную сетку. Планктон варили, получалось что-то вроде киселя.
Труднее всего было с пресной водой — остатки ее скоро кончились, молодые моряки начали страдать от жажды. Спасло их только высасывание сока рыб. Но вот наконец они дождались сильного дождя — сначала заполнили цистерну питьевой воды и все имевшиеся на борту сосуды, а после этого успели еще и как следует помыться...
Конечно, рыба ловилась не всегда, дожди шли не регулярно. Добытую пищу и воду приходилось экономить. Трудностям быта и частой борьбы с бушующим океаном всегда сопутствовало чувство большого голода, писал в своем дневнике Коринтели.
Как рассказывали потом трое друзей, несмотря на весь юношеский оптимизм, на них находили порой тяжелые порывы тоски. Ведь вынужденное путешествие тянулось и тянулось без какой-либо видимой, реальной надежды на спасение. Они знали, что в безграничной пустыне Тихого океана острова встречаются редко, а до берега далеко — с их скоростью хода дрейф протянется еще много недель. Несколько раз видны были в бинокль — где-то очень далеко, на горизонте, дымки, а ночью — огни пароходов. Но расстояние до них неизменно оказывалось настолько велико, что никакими доступными экипажу «Тюленя» средствами не удавалось привлечь к себе внимание.
Тяжело было на душе, рассказывали они. Дни и ночи тянулись бесконечно, время шло медленно. Угнетало однообразие. Ничего нового изо дня в день. А наблюдать движение времени приходилось все двадцать четыре часа в сутки! Ведь над нами находилось небо, регулярное измерение высоты светил позволяло оценивать перемещение по планете, по Великому, но, увы, не «тихому» океану! Нас было трое, говорили они, и если один начинал скисать, то двое делали все, чтобы поднять его настроение...
По довольно резкому понижению температуры воды стало понятно, что их подхватило холодное Камчатское (Курильское) течение. Затем они попали в более теплое течение Куро-Сиво, увлекшее их на восток. Где-то здесь должны были быть Гавайские острова! Но, судя по астрономическим определениям, «Тюленя» вынесло так далеко- к востоку, что попасть на Гавайский архипелаг надежды не оставалось. Быстрое перемещение на восток породило новую надежду, что их, может быть, в конце концов прибьет к берегам Северной Америки. Им уже мерещились пальмы на теплых берегах Калифорнии.
«Мы вспоминали, — записал в своем дневнике Коринтели, — как в прошлых столетиях наши соотечественники первыми из европейцев плавали в северной части Тихого океана, исследуя западные берега Аляски и Америки»- Такие размышления поддерживали настроение.
Однако и этой надежде — попасть к берегам Америки — не суждено было осуществиться. Сильные штормовые ветры северных направлений повернули их на юг, а затем, видимо, «Тюлень» попал в струи Калифорнийского течения, которое уходит далеко от берегов Америки на запад и юго-запад. Так они очень скоро оказались на широте Гонконга, а затем и Хайфона, где были на «Орле» всего год назад. Вспоминали, как «Орел» был обстрелян тогда из орудия с острова Хайнань. Сначала предположили, что это военные посты (английские или французские) требуют остановки «Орла», но, придя в Хайфон, узнали, что на острове нет никаких постов, а обстреляли судно, видимо, пиратствующие бандиты...
В связи с разговорами о пиратах Семенов стая читать и переводить товарищам отрывки из неизменно сопровождавшей его английской книги рассказов о работорговцах и знаменитых морских разбойниках. Много говорили о европейских колонизаторах и, естественно, о борьбе народов за независимость, о политике. И не случайно в дневнике Коринтели было записано (цитирую по выписке, сделанной в 30-е годы): «Мы с гордостью сознаем, что наша страна первая в мире выступила против всех этих грабительств и порабощений и создает у себя государство, где утверждаются новые, справедливые отношения между людьми, независимо от цвета их кожи, национальности, веры и имущественного положения».
Частые шторма и сильные течения продолжали нести шхуну на юг и юго-запад. Когда вошли в экваториальную зону, попали в штилевую полосу, а затем в восточное течение, понесшее их на восток — в сторону Галапагосских островов, однако уже через несколько дней опять все изменилось: налетели шквалы с севера, «Тюлень» оказался в зоне довольно мощного течения, движущегося на запад и далее на юго-запад.
Так «Тюлень» пересек экватор и продолжал свой дрейф в южном полушарии, снова двигаясь в открытый океан. Но теперь он шел в ту зону Тихого океана, где, насколько представляли себе моряки его настоящую карту, было расположено множество островов. Ребята повеселели. Может быть, уже совсем скоро они увидят землю!
До сих пор их судно не текло (вот что значит добросовестно выполненный ремонт!), но теперь, когда пошел уже четвертый месяц дрейфа в условиях едва ли не постоянной штормовой погоды, расшатанный ударами волн корпус стал пропускать воду. Воды в трюме становилось с каждым днем все больше, ее приходилось часами выкачивать ручной помпой. Щели конопатили, шпаклевали, но качка и тропическое солнце безжалостно продолжали разрушать старую шхуну. Вода появилась уже и в кубрике, и в машинном отделении. И именно сейчас надежда на счастливый исход окрепла: появились стаи птиц. Днем птицы кружились в виду шхуны, а к вечеру собирались в большие стаи и улетали на юго-запад. А ведь течение и свежий ветер, наполняющий парус, несли шхуну в том же направлении! С новой силой качали они помпу...
И вот 20 сентября, на сто четырнадцатые сутки дрейфа, наши друзья были спасены. Но им не пришлось высаживаться (или терпеть крушение!) на каком-либо из островов: прямо на шхуну вышел небольшой аргентинский пароход «Патрия», следовавший в Австралию, в Брисбен. Увидя сигналы бедствия на мачте шхуны, пароход остановился.
Молодой штурманский помощник, появившийся на борту «Тюленя», выслушал объяснения его многострадального экипажа, просмотрел вахтенный журнал и журнал определений, восклицая: «Совершенно невероятно! Изумительно! Небывалая стойкость!» Когда аргентинский моряк спустился вниз и увидел, что вода сочится через многочисленные щели в обшивке, он предложил друзьям немедленно покинуть судно. Взять полузатопленную, по его оценке, шхуну на буксир он категорически отказался, считая это абсурдным: он был уверен, что «Тюлень» сможет продержаться на плаву не более нескольких часов.»
Поднявшись на палубу «Патрии», Коринтели, Чигаев и Семенов долго, не отрываясь, смотрели, как постепенно скрывается из вида брошенный ими верный «Тюлень».
Они попросили дать им чистую морскую карту Тихого океана и перенесли на нее основные точки своих астрономических определений. В результате получилось достаточно точное изображение пути «Тюленя». Подсчитано было, что по воле штормовых ветров и мощных океанских течений шхуна прошла четыре с лишним тысячи миль.
Капитан парохода составил акт о спасении его судном трех молодых воспитанников Российского военно-морского училища, указал широту и долготу места. В акте было особенно подчеркнуто мужество и мореходное искусство спасенных.
В Брисбене все трое перешли на пароход, следующий в Сингапур, а оттуда, испытав целый ряд приключений, вернулись на родину.
Английские газеты упоминали историю «преодоленного кораблекрушения», отдавая должное высоким качествам трех русских, но у нас в те бурные годы история дрейфа шхуны «Тюлень», естественно, не могла получить широкой известности. Сейчас ее никто уже и не помнит.
Мне кажется, стоит подчеркнуть, что своим спасением три молодых моряка обязаны прежде всего самим себе: их спасли стойкость, взаимная поддержка, строгая дисциплина и главное — хорошая морская закалка.
Прошло более полувека. Думалось, что больше ничто не напомнит об этой трагической и поучительной истории. Но вот на одном из островов Галапагосского архипелага была найдена и передана на французское гидрографическое судно бутылка: полузасыпанная, она лежала на береговой отмели. Ее раскупорили, обнаружили записку, но прочитать написанное было невозможно: попавшая внутрь бутылки влага смыла текст. Выяснилось только, что записка написана по-русски, в ней фигурирует дата — август 1919 г., среди нескольких уцелевших слов попадаются названия судов — один раз «Орел» и три раза «Тюлень», в конце записки видны следы трех фамилий.
Вернувшись во Францию, офицер-гидрограф пытался уточнить, что это за «Орел» и «Тюлень», узнать, не случалось ли с ними каких-либо аварий в море, и т. п. Выяснилось, что в августе 1919 г. «Орел» был в Индийском океане — заходил на Мадагаскар, но никаких аварий с ним не происходило. Никаких судов с названием «Тюлень», кроме подводной лодки, в составе русского флота не значилось.
Но вот в Париж прибыли советские журналы «Огонёк» (№12 за 1968 г.) и «Наука и жизнь» (№12 за 1968 г.), где были напечатаны очерки, вкратце описывающие историю дрейфа шхуны «Тюлень». Тогда стало ясно, кем была отправлена загадочная бутылка. Да и в дневнике Н. Коринтели, как я припоминаю, мельком было упомянуто, что они написали три записки одинакового содержания и бросили бутылки с этими записками в океан. Одна из них и была обнаружена, а другие еще, может быть, ждут своего часа и смогут что-то добавить к этому рассказу.
В заключение несколько слов о судках его героев.
Николай Михайлович Коринтели, имевший на руках все материалы об этой истории и готовивший их к публикации, скоропостижно умер в конце 30-х годов в Москве. Его жена, вернувшаяся в Ленинград — к месту их постоянного жительства, поведала нам о кончине мужа, но куда делись материалы о «Тюлене», сказать не могла. Выяснить это так и не удалось.
Георгий Семенов, вернувшись с Дальнего Востока, некоторое время служил на Черном море. После демобилизации вместе с ныне здравствующим Н. Е. Зандроком вооружил небольшую шхунку, выполнял транспортные перевозки для Внешторга. Затем Г. Н. Семенов стал геологом, сделал ряд ценных открытий, был награжден орденом Ленина. Тяжело заболев, скончался осенью 1971 г. в Ленинграде.
Ученый секретарь «Уральского биографического словаря» А. К. Шарц вспоминает, что Ф. Н. Чигаев был вместе с ним в Испании в числе бойцов Интернациональной бригады и историю со шхуной «Тюлень» тогда же рассказывал ему со всеми подробностями. Чигаев героически погиб на испанской земле.
Примечания
1. Приказ цитируется по книге: Ю. Кларов. Допрос в Иркутске. М., «Молодая гвардия», 1972, с, 152—153.