5000 миль в океане на самодельном боте «Либердаде»

Мало кто знает, что за несколько лет до своего знаменитого кругосветного плавания на «Спрее» Слокам совершил, пожалуй, не менее смелое предприятие — 5000-мильный океанский переход на самодельном 10-метровом суденышке. Вот некоторые подробности этого плавания, почерпнутые из старых номеров американского журнала «Yachting».

Слокам, будучи владельцем и капитаном небольшого (326 per. тонн) барка «Аквиднек», много лет плавал между портами Южной Америки. Зимой 1887 г. при заходе в маленький, забытый богом и бразильскими властями порт Паранагуа барк потерпел крушение. Впоследствии этот трагический случай Слокам описывал так:

«Течение и ветер были встречными. При прохождении мимо опасной песчаной банки мы не смогли сделать поворота. Несмотря на отданный якорь, судно село на мель и оказалось во власти коварных песков. Сильный накат с океана так и не позволил сняться с мели, и за три последующих дня волны превратили судно в груду обломков. После двадцати пяти лет верной службы мой парусник погиб»...

С гибелью «Аквиднека» Слокам потерял почти все свое небольшое состояние, поскольку судно плавало, говоря языком страховых компаний, — «на риск владельца». Продажа случайному покупателю остатков судна и уцелевшей части груза дела не поправила: вырученных денег едва хватило на расчеты с экипажем.

Слокам с семьей, а с ним плавали жена, сын Виктор (служивший помощником капитана) и семилетний воспитанник Гарфильд, стал искать пути для возвращения в родной Бостон. На путешествие из Южной Америки в Северную по суше денег не было, да в те времена оно вообще представлялось делом невероятно сложным. Рассчитывать же на попутное судно было бессмысленно. Ведь даже появление «Аквиднека» здесь было событием, так как жители Паранагуа видели большие суда разве только на горизонте. В порт заходили лишь рыбаки да небольшие каботажные шхуны.


Глава семейства, который привык рассчитывать только на свои силы, вынес на общий совет идею: построить из непроданных обломков «Аквиднека» парусный бот, и на нем отправиться в Бостон. Особых затрат не потребуется, но придется поработать, Идея была обсуждена и ввиду отсутствия каких-либо иных вариантов одобрена.

Начинать постройку судна пришлось в полном смысле слова на голом месте — на пустынном песчаном берегу, неподалеку от места гибели барка. Хуже всего было то, что не хватало инструмента. Топор, тесло, две пилы, напильник, несколько сверл и... швейная машина миссис Слокам, — вот полный перечень всего, что удалось спасти во время катастрофы. Приходилось изобретать. Так, для сверловки отверстий более 3—4 дюймов приспособили кусок железного флагштока, расклепав его конец.

Скуден был и запас материалов. Пригодных для Дела обломков оказалось мало, понадобилось прикупить досок кедра — на борта и палубу, красного и железного дерева на днище, С остатков рангоута сняли все оковки и бугеля. Подобрали и использовали различные металлические части дверей и светлых люков, старый крепеж, обрывки медной обшивки. Рубку собрали из красного дерева и бамбука, а затем обтянули парусиной. Сколотили койки, соорудили камбузную печь.

Одним словом, после нескольких месяцев тяжелого труда Слокам оказался владельцем небольшого — всего 6 т водоизмещением, но вполне пригодного для плавания судна (около 10,5 м длиной и 2,3 м шириной; с осадкой 0,76 м). По своей конструкции это был типичный для американского побережья рыболовный бот «дори» с трапециевидной формой шпангоутов и узким транцем. Зато совершенно необычным было парусное вооружение; три рейковых, со сквозными бамбуковыми латами паруса (как на джонках) на трех невысоких мачтах. Такое вооружение позволяло быстро и в широких пределах изменять площадь парусности, работая на палубе, что, принимая во внимание малочисленность экипажа, было очень важно.


Стоит ли говорить, что паруса собственноручно пошила миссис Слокам на своей любимой швейной машине!

Для обеспечения дополнительной плавучести при больших углах крена Слокам закрепил вдоль бортов связки бамбука.

Много хлопот доставило якорное устройство. Якорь найти так и не удалось; пришлось делать его из куска железного дерева, а вместо якорной цепи использовать 90 саженей купленного на базаре за 5 долларов троса местного производства из волокон виноградной лозы.

Спустив бот на воду и окрестив его «Либердаде» (по-португальски — свобода), Слокам предъявил судно властям, чтобы получить все необходимые документы. Однако внешний вид «Либердаде» отнюдь не внушал доверия портовым чиновникам: они выдали разрешение не на выход в море, а лишь на «лов рыбы с внутренней и внешней стороны береговой отмели».

Это не остановило уверенного в себе моряка. Подготовка к океанскому плаванию продолжалась. На последние деньги закупили и уложили в трюм более 400 фунтов разных продуктов, в том числе традиционных морских сухарей и сушеной говядины, муки, сахару, кофе, бананов и апельсинов. Запас пресной воды составил 120 галлонов.

Пять дней испытывал Слокам свое новое судно в бухте, пока экипаж не привык к нему и не убедился в его полной надежности. А 24 июня 1888 г., сопровождаемый попутным ветром и приветственными возгласами рыбаков, бот «Либердаде» с семейством Слокама вышел в океан.

Начало плавания было омрачено уже через сутки; неожиданно обрушившийся шквал разнес в клочья все три паруса. Кое-как дотянули до Сантуса. Опытного мастера, который взялся бы за пошив новых парусов, здесь не нашлось, зато Слокам встретил своего старого друга Бейкера — капитана бразильского парохода «Файненс». Капитаны обсудили положение и решили вести «Либердаде» в Рио на буксире. Кроме того было решено, что миссис Слокам и маленький Гарфильд перейдут на «Файненс» и весь дальнейший путь проделают на нем.

Это был тяжелый штормовой переход. Двадцать часов простояли Слокам на руле, а Виктор на носу с топором в руке, готовый при малейшей опасности обрубить буксир. Чтобы облегчить их положение, с кормы парохода время от времени выливали масло.


В Рио-де-Жанейро простояли около месяца. Пошили новые паруса, исправили повреждения в такелаже и рангоуте. А главное — здесь удалось получить «Пасс эспесиаль» — великолепный документ с большой, похожей, по словам Слокама, на суповую тарелку печатью, который удостоверял, что «Либердаде» имеет неограниченный район плавания.

23 июля «Либердаде» с командой из двух Слокамов — снова в океане.

Через двое суток у мыса Кабу-Фриу во время якорной стоянки произошла встреча с бродячим китом, которая привела бывалых моряков в замешательство и едва не закончилась трагически. Описав вокруг стоявшего бота несколько стремительных кругов, гигантское животное пошло прямо на него и ударило спиной в днище. Впечатление было такое, как будто «Либердаде» с полного хода вылетел на каменную банку. Только чудом бот не развалился на части.

Кит удалился, а Слокамы пошли вдоль бразильского берега дальше на север. Вскоре удалось поймать юго-восточный пассат и «Либердаде» помчался со скоростью 7—8 узлов.

В порту Байя днище бота обшили медью, починили поврежденный при столкновении с китом брусковый киль и наложили на него полудюймовую железную полосу.

Плавание из Салвадора в Ресифи (Пернамбуко) оказалось невыносимо однообразным и медленным: скорость не превышала двух узлов. Отец и сын сменяли друг друга каждые два часа. Подвахтенный обычно спал или находился в каюте, если, конечно, не было работы на палубе. А чтобы вызывать подвахтенного наверх, разработали простейшую сигнализацию: один конец линя привязывали к ноге спящего, а другой находился у руля. Сигналы предельно просты: три рывка, например, означали «пора на вахту», несколько быстрых рывков — «выскакивай наверх убавлять паруса». Не обходилось и без курьезов — однажды отец вытащил на палубу вместо Виктора его сапог!

Как вспоминал Слокам, постоянное покачивание компаса в нактоузе иногда начинало действовать на рулевого гипнотически, причем эффект этот усиливался устойчивым теплым ветром. Некоторое разнообразие вносили летучие рыбы, падающие на палубу.


Самый большой переход — из Ресифи до острова Барбадос (2150 миль) требовал основательной подготовки, хотя путь был хорошо известен Слокаму, а плавание облегчалось попутным Гвианским течением.

Как чуть ли не во всех портах, в Пернамбуку тоже нашлись друзья, которые помогли попавшему в беду капитану запастись всем необходимым.

С самого начала пути погода испортилась. Плавание было очень тяжелым. Сильный встречный ветер, сталкивающийся с течением, развел беспорядочное волнение. Из каждых четырех дней три обязательно были штормовыми. Утешало только то, что средняя скорость была довольно хорошей — 113 миль за сутки.

Впрочем, пусть Слокам сам расскажет об одной беспокойной ночи:

«...Ветер стал усиливаться и переходить в шторм. Волны гуляли по палубе все чаще и чаще. Я старался держать к берегу, чтобы избежать противного волнения, но этот курс оказался ошибочным. Наша скорость значительно уменьшилась. С трудом поднимаясь на гребень, судно быстро скатывалось вниз, грозя при этом опрокинуться. Мы оказались на мелком месте, и каждая очередная волна, налетая, вздымалась все выше.

Пытаясь избежать опасной встречи с надвигающимися валами, я положил руль под ветер. Прежде, чем мы успели сказать — спаси нас, господи, или мы погибли, — громадная волна обрушилась на палубу и унеслась, оставив нас дрожащими в руке Провидения, еще более беспомощными, чем прежде... Я чувствовал запах илистого морского дна и вкус соленого песка!

Мы боролись изо всех сил, работая рулем и шкотами, чтобы облегчить судну подъем на волну, заставить его идти вперед — уже в сторону глубокой воды, пока, наконец, не избавились от опасности. Только тогда мы набрались мужества посмотреть назад. Горизонт был освещен фосфоресцирующим светом бушующих волн. И на этом фоне чернела рассеивающаяся туча, принесшая ураганный ветер и дождь. А там, где буруны разбивались о берег, сверкали скалы в ослепительных вспышках лучей, достигавших небес!

После всего этого я сделал твердый вывод, что любая погода, которую вы встретите, уйдя от подветренного берега, — всегда хорошая погода»...


«Либердаде» уходил от берега под глухо зарифленными парусами. Оба мореплавателя, уставшие до предела, не могли пошевелить рукой...

Теперь курс был проложен значительно мористее, и всю остальную часть плавания бот шел в зоне юго-восточных пассатов, провожаемый уходящим под горизонт созвездием Южного Креста.

Хотя погода успокоилась, Слокам внимательно следил за барометром и за притихшим океаном. И все-таки беда не миновала. Шквал одним ударом снес обе передние мачты. К счастью, паруса уцелели и после нескольких часов тяжелой работы их удалось поднять на временных мачтах...

На 19-й день плавания слева по борту открылся Барбадос, и в полдень «Либердаде» стал на якорь в бухте Карлейль. Здесь было решено отстояться до конца сезона ураганов, а заодно и поставить новый рангоут...

Нетерпение экипажа, уставшего от утомительного и беспокойного плавания, было, однако, уже так велико, что Слокам снялся с якоря на неделю раньше, а затем начал сокращать и число стоянок и их продолжительность. От захода в Нассау отказались. Взяв на небольшом островке Лобос-Кэй пресной воды, Слокам повернул на север и, миновав обширную Багамскую отмель, «сунул нос» в Гольфстрим. «Мы, — писал он впоследствии, — помчались вперед с ветром и течением, делая по 230 миль в сутки!»

Наконец, ночью 28 октября впереди по курсу показался далекий еще огонь маяка на мысе Ромейн, — первый огонь родной земли. Более 5500 миль за 55 ходовых суток прошел «Либердаде» трудной океанской дорогой. Около 100 миль в сутки — такова была средняя скорость этого тяжелого самодельного бота с примитивным парусным вооружением.