Робин Грэхем продолжает путь от Африки до Южной Америки

В прошлом году наши читатели познакомились с Робином Грэхемом («Шестнадцатилетний капитан идет вокруг света», №19 и №20, 1969 г.) и расстались с ним в тот момент, когда его 8-метровый пластмассовый шлюп, выдержав жестокий шторм, вошел в южноафриканский порт Дурбан — почти через три года после начала плавания.

Много событий произошло за эти три года в жизни мореплавателя. Когда-то на о-ве Фиджи он встретил девушку. Теперь Патти специально приехала в Дурбан, чтобы встретить Робина, и согласилась стать его невестой. Ниже 19-летний яхтсмен рассказывает о следующем этапе своего путешествия — от Африки до Южной Америки.

---

За ночь ветер зашел к северо-востоку По радио обещали, что к полудню задует вовсю. Если это действительно так, то я, наконец, смог покинуть Дурбан н пойти па юго-запад вдоль побережья Южной Африки. Пора отправляться дальше — я торчал в Дурбаце уже пятый месяц, «Дав» был отремонтирован, оправданий для задержек больше не было.

Утро встретило меня слабым ветерком, совершенно не похожим на обещанный во вчерашней метеосводке. Хорошо хоть, что он дул все-таки с северо-востока, и я решил выходить. надеясь, что в море раздует больше.

Казалось, все пыталось заставить меня остаться в Дурбане: как только я отдал швартовы, ветер стих настолько. что выбраться из гавани под парусами я не смог. Делать нечего, и пошел на корму и взялся за пусковой шнур подвесного мотора, но... отрегулированный и несколько раз испытанный мотор отказал. На рейд меня вывели на буксире. Нужно было пройти всего 250 миль до порта Ист Лондой, но не успел я отойти от Дурбана на 20 миль, как наступил мертвый штиль.


Запись на магнитофонной ленте: «Сижу па одном месте, паруса почти неподвижны. В нескольких милях от меня на берегу большой отель. Я торчу перед ним уже в течение часа. Черт бы побрал эту службу погоды с ее прогнозами!»

Вот ветер начал крепчать, но одновременно и менять направление. В конце концов он устойчиво задул с юго-запада, причем усиливался с каждым часом. Яхту начало захлестывать. Раньше в непогоду «Дав» набирал в кокпит много воды, но в Дурбане он лишился кокпита и получил нечто вроде кормовой каюты, в которой, правда, нельзя было даже сидеть.

Беспокоило меня другое: против ветра я далеко не уйду, яхта для этого слишком мала. Я могу лавироваться часами, но. как только «Дав» набирает ход, удары встречных волн тут же тормозят его, И когда ветер разгулялся до 15 узлов, я развернулся и пошел обратно в Дурбан.

На следующее утро ветер не изменился ни по силе, ни по направлению. и после завтрака я снова завалился спать. Назавтра метеорологи пообещали умеренный NO, и если они (вдруг!) окажутся правы, то мне. пожалуй, больше не удастся поспать до самого Ист Лондона. Придется держаться близко к берегу, чтобы избежать встреч с большими судами, которыми здесь кишит океан, а это означает, что нужно будет все время самому сидеть на руле — нельзя полагаться на подруливающее устройство, если у тебя с одной стороны утесы, а с другой — океанские корабли.

Невероятно, но предсказания метеослужбы иногда сбываются: я покинул Дурбан утром, подгоняемый тем самым «умеренным NO», и скоро поставил грот и спинакер, так как начало раздевать довольно сильно. Началась качка, оставленный на несколько секунд без присмотра кофейник перевернулся, и вся каюта оказалась забрызганной кофейной гущей. Такой пустяк уже не мог мне испортить настроение — ведь мы с «Давом» наконец-то пошли вперед! Но к концу второго дня меня снова остановил встречный ветер, да какой! Не меньше 30 узлов. Убрал все паруса и заторопился к магнитофону:


«Керосиновые ходовые огни все время гаснут. Меня несет в район весьма интенсивного судоходства. Да, о сне теперь придется забыть».

Я мог бы максимально зарифить паруса и пойти к берегу, но в этих местах стать на якорь можно только в нескольких портах, которых мне сейчас не найти.

«Устал зверски, но спать нельзя. Дрейфую уже третьи сутки, понятия не имею, где нахожусь. Поймал себя на том, что разговариваю сам с собой. Только этого не хватало!»

На четвертый день ветер поутих, и я снова смог развернуть паруса. Я знал, что нахожусь далеко в море, поэтому взял курс на северо-запад, к берегу. Прошло пять часов, шесть, семь... Я твердо знал, что должен увидеть по носу землю, но тем не менее не видел. Очень странно! Невозможно потеряться, если где-то недалеко перед тобой лежит вся Африка. Я совершенно растерялся. И только когда совсем стемнело, на горизонте замелькали редкие светлячки — берег!

Ну что ж, предстоит еще одна бессонная ночь. За время прошлых переходов я привык бороться со сном, занимаясь починкой снаряжения. Но сейчас — пока — чинить было нечего, и я углубился в приготовление пудинга, каждые несколько минут высовываясь из люка и осматриваясь.

По крайней мере я мог сказать, что мучился без сна не зря. Незадолго до рассвета я высунул голову наружу и увидел впереди нечто еще более темное, чем сама ночь, причем это «нечто» быстро приближалось. Положил руль влево и едва разошелся с пароходом, нахально идущим без всяких огней. Но у него-то они, черт возьми, не керосиновые!

Начало светать, и я ненадолго заснул, а проснулся опять при полном безветрии. Определил, что нахожусь всего часах в пяти хода от нужного мне порта, но что в этом толку, если я не знаю, когда сдвинусь с места? Без всякой надежды подошел к мотору и... неожиданно завел его. Потихоньку дошлепал до Ист-Лондона, отоспался и опять стал «ждать у моря погоды».


Устойчивый NO порадовал меня только через несколько дней, и за 26 часов я дошел до порта Елизабет — третьего по величине города Южной Африки.

От Дурбана начался самый утомительный отрезок плавания. Каждая гавань выпускала меня в море, лишь предварительно доведя до белого каления, и порт Елизабет не был исключением. Когда, наконец, с третьей попытки удалось отойти подальше от берега, я с привычным недоверием смотрел на надутые паруса, готовый повернуть обратно. Но нет, благополучно прошел за два дня 120 миль до курортного городка Плеттенбергбай, где мы договорились встретиться с Патти. Она ждала на берегу — я увидел ее издалека в бинокль.

Стоянок для килевых судов здесь нет, пришлось бросить якорь метрах в 200 от берега и выгребать на тузике. Я не провел на берегу и нескольких часов, как услышал, что мне лучше отвести яхту подальше в море — ожидается шторм. Попытался опять на тузике добраться до «Дава», но разыгравшийся прибой тут же перевернул меня и выплюнул обратно на берег. Помогли местные рыбаки, которые на моторке переправили меня через буруны и отогнали яхту на полмили от берега. С их помощью я поставил два якоря, удлинив канат каждого до ста с лишним метров. В уверенности, что теперь моему судну ничего не угрожает, я на той же моторке запрыгал по волнам обратно.

Утром мы проснулись от грохота в дверь: «Вашу яхту тащит на рифы!» Еще на бегу увидел, что «Дав» пляшет гораздо ближе к берегу, чем вчера. Еще каких-нибудь 150 метров, и я останусь «безлошадным».

А прибой бил так, что теперь через него не прошло бы и большое моторное судно. Пробраться через эти страшные буруны можно было только вплавь, что я и сделал. Вода показалась ледяной. Когда через пятнадцать минут я достиг «Дава», то вынужден был отдыхать, держась за канат, прежде чем нашел в себе силы взобраться на палубу.


Оказалось, что лопнул один якорный канат, вырвав часть носового релинга. Второй, нейлоновый, диаметром два сантиметра, растягивался как резиновый, грозя оборваться в любой момент.

Человек в резиновом костюме, размахивая ластами, перевалился через релинг. Это один из рыбаков поспешил мне на помощь. Вдвоем мы поставили запасной якорь, закрепив его на тридцатиметровой цепи. Больше ничего нельзя было сделать. Я прикинул, что у «Дава» примерно равные шансы выжить или погибнуть, поэтому взял паспорт, деньги, схватил спасательный круг и прыгнул за борт. Без круга я бы до берега. наверное, не добрался.

Когда через два дня море успокоилось, «Дав» еще не успел доползти до рифов и остался цел. Я привел в порядок каюту и стал привычно ожидать перемены ветра. Пока же мы с Патти осмотрели город.

Плетт праздновал пасху, когда «Дав» вышел в короткий сорокамильный рейс до Книсны, небольшого порта, где ловят вкусную рыбу и строят хорошие рыбачьи лодки. Чтобы не упустить ветер, я сразу заторопился дальше на запад, решив не делать остановок, пока не обогну Мыс Агулас — самую южную точку Африки. Почему-то все уверены, что такой точкой является Мыс Доброй Надежды, но это не так.

Мы условились с Патти встретиться в заливе Гордона, к востоку от Кейптауна, где швартуются суда, прибывающие в этот порт. Попутный ветер домчал бы меня туда за три дня. Так как обычно мы с ветром не в ладах, то я сказал Патти, что буду в условленном месте не раньше, чем через неделю. Но мы никак не рассчитывали почти на три недели!

Первые сутки «Дав» довольно резво шел в бакштаг левым галсом. Подруливающее устройство работало отлично, я оставил румпель и занялся починкой носового релинга. Осмотрев место повреждения, я понял, почему в последнее время опять стала течь палуба. Сама-то трехслойная палуба была достаточно прочна, по в местах соединения с корпусом зияли щели, и здесь стеклопластик начал отслаиваться от фанеры. Если расслоение пойдет дальше, штормовая волна может проломить палубу и... тогда не видать мне больше Патти!


К концу второго дня ветер, очевидно, решив, что я достаточно отдохнул, зашел с запада. Всю ночь я лавировался, а утром с помощью секстана выяснил, что за восемь часов продвинулся всего на несколько миль. Весь день и вся следующая ночь опять прошли в бесконечной лавировке и настолько измотали меня, что с восходом, махнув рукой на первоначальный план, я направился к берегу и бросил якорь. Не было никакого смысла продолжать с ветром игру в кошки-мышки. За три дня я удалился от Книсны всего на 83 мили, хотя лаг показывал целых 183. Поставил будильник, чтобы услышать сводку погоды на английском. Теперь — спать!

Яхта выглядела ужасно. Палуба на стыках текла все сильнее. Прогноз: слабый западный ветер. Я решил, что пройду хоть немного под мотором и снялся с якоря. Через некоторое время поймал хороший SO и поставил вес паруса. Старая, добрая служба погоды!

Если ветер не изменится, то завтра я буду па месте. Обогнуть Мыс Агулас значило для меня очень много: после этого ветер будет мне сопутствовать, весь остальной путь почти не придется лавироваться! Вот показался маяк, сейчас должен открыться мыс. И в этот момент из транзистора раздается зловещее слово: «Шторм!» Сразу за маяком лежит приморский городок Страюсбай, гавань которого даст хоть какую-то защиту от ветра. Туда я и нырнул в самый последний момент и едва успел бросить якорь, как налетел первый шквал.

Шторм бушевал целую неделю. О том, чтобы добраться до берега в тузике не могло быть и речи. Смирившись с этой мыслью, прибрал лодку, перекусил и пожаловался на судьбу магнитофону.

Пережидая шторм, я выкрасил всю каюту, уронил за борт кофейник и прикончил все продукты. Оставалось несколько ржавых банок с каким-то супом, приобретенных почти два года назад на Соломоновых островах. В залив Гордона я вошел только 13 мая.

«Эту чертову лодку приходится прибирать каждый час, она настолько мала, что держать ее чистой просто невозможно», — первая запись по прибытии в порт. Мы с Патти выскребли всю яхту и отправились договариваться насчет ремонта. Через паре дней кран перенес «Дава» на рельсы довольно далеко от воды.

Нужно было оклеить палубу и корпус по бортам стеклотканью, но работа продвигалась медленно — мешал дождь. За это время я очистил и окрасил днище, починил Носовой релинг. даже надраил все металлические части. Наконец, все готово. Короткий дневной переход, и я в Кейптауне. моем 95-м порту. Отсюда я пройду 5000 миль через океан, па север южноамериканского континента и брошу якорь в Сурннамс (Нидерландская Гвиана). Позволю себе единственную остановку посредине Атлантики на острове Асенсьон — заправлюсь продуктами. Даже если не произойдет ничего непредвиденного, переход займет не менее двух месяцев. Зная это. я с благодарностью принял в подарок радиотелефон, преподнесенный Национальным Географическим Обществом США.

Мне давно хотелось иметь на бор-ту двустороннее радио, не для большей безопасности, а ради удовольствия поговорить с кем-нибудь, когда одиночество становится невыносимым. Но, кроме радиоаппаратуры, нужна батарея, генератор... Все это слишком дорого, а места занимает много. Но теперь, зная, что останусь одни на целых два месяца, я охотно установил бы радио любых размеров и согласился питаться все это время только сушеными продуктами.

Был июль — середина зимы в южном полушарии Погода все время ухудшалась («Дав» был последней яхтой, вышедшей: из Кейптауна в этом году), и юго-восточные пассаты, которые должны были понести меня через океан, постепенно перемещались к северу, как это обычно бывает зимой. Теперь придется плыть шесть-семь дней па северо-запад, чтобы поймать пассаты. Но устойчивый NW никак не давал отчалить. И вот однажды, когда мы гуляли по пляжу, ветер вдруг круто зашел к северу. Я вышел так быстро, что Патти не успела собрать все свои вещи, но, конечно, захватила с собой мою расческу и единственную шариковую ручку, так что весь рейс я причесывался деревянным гребнем-сувениром, а записи в журнале вел карандашом.

Всю первую неделю я не смыкал глаз по ночам. Дело в том, что с закрытием Суэцкого канала суда стали ходить вокруг Африки, и многие шли из Кейптауна 300—400 миль тем же курсом, что и я. прежде чем разойтись по своим маршрутам в Европу или Америке, За шесть дней мимо меня прошло 54 судна. На мачте «Дава» был установлен радиолокационный отражатель, но не стоило надеяться, что все вахтенные будут достаточно внимательны.

На седьмой день суда исчезли. Я удалился от Кейптауна на 700 миль — неплохо, более ста миль в сутки. А следующим утром я поймал юго-восточные пассаты. Погода стояла отличная Я просыпался на заре и, пока каюта не нагревалась, валялся на конке с книгой. Когда солнце поднималось градусов на 15, я брал в руки секстан и пару раз проверял правильность курса, смотрел на лаг, вычислял свое местоположение. Затем готовил себе завтрак. Странное дело, в море стал пропадать аппетит, я ел вдвое меньше. чем па суше. Трапеза в одиночку не доставляла никакого удовольствия.

Я часами сидел у радио. Не для разговоров — в радиус действия моего передатчика редко кто попадал, судов вокруг почти не. было, а просто чтобы слышать голоса других. Когда я не мог поймать программу на английском, слушал любую, на любом языке, слушал человеческую речь.

Чтобы разогнать тоску по людям, я всегда старался найти себе какое-нибудь занятие — на яхте постоянно нужно было что-нибудь починить, почистить, постирать, по это пс всегда помогало. Все чаше находили приступы апатии, полнейшего безразличия. Однажды, когда я черпал ведром забортную воду (я ежедневно несколько раз окатывал себя морской водой), ручка оборвалась, ведро упало за борт и стало медленно удаляться. Другого ведра на борту пс было, но прошло несколько минут, прежде чем я сумел заставить себя встать, привестись к ветру и в лавировку пойти в погоню. Подобрать ведро ничего не стоило, так как борт «Дава» возвышается над водой немногим более чем на полметра

Каждый новый день ничем не отличается от предыдущего, и я почти не подхожу к магнитофону. Записи в вахтенном журнале предельно лаконичны. 25 июля — одно слово: «Судно!» Я не видел их уже педелю. 27 июля — две фразы: «Исполнилось ровно три года с начала плавания. Пересек Гринвичский меридиан».

30 июля на горизонте показался остров Св. Елены, но я и не думал заходить туда, единственное мое желание — быстрей пересечь океан.

«За кормой 1700 миль, до острова Асенсьон осталось еще 700. Сегодня потерял хронометр и запаниковал — без него вся моя навигация полетит к черту. Позже нашел его среди продуктов. Понятия не имею, как он туда попал...

Через несколько дней я снова увижу людей. Но задерживаться на острове пс буду, наберу воды и продуктов. и дальше».

Назавтра монотонность существования была нарушена, но я предпочел бы обойтись без подобных развлечений. Я упал за борт.

Вытягивая лаг, я вдруг потерял равновесие. Слава богу, успел схватиться за флюгер подруливающего устройства и окунулся в воду только до пояса. Залез обратно, отошел подальше от кормы и долго не мог прийти в себя. Это было гораздо опаснее, чем падение за борт в Индийском океане. Тогда яхта почти не двигалась, а сейчас ее ход был около шести узлов, и, хотя на мне была моя «сбруя», я вовсе не уверен, что сумел бы подтянуться к быстро удалявшемуся судну.

5 августа, через 23 дня после выхода из Кейптауна, я бросил якорь у Асенсьона, пополнил запасы и пошел дальше. За две недели не произошло ничего — ровным счетом ничего! — о чем можно было бы упомянуть. Вот тут и задумаешься, что лучше: бесконечная лавировка или бесконечная скука при попутном ветре?

21 августа открылся остров Фернандо де Норона — едва различимый пик на горизонте. Остров лежит недалеко от Бразилии, так что можно было считать, что Атлантику я пересек. Теперь надо пройти 1600 миль вдоль южноамериканского побережья, и я буду в Суринаме. Начало чувствоваться попутное прибрежное течение, теперь я проходил по 180 миль в сутки.

Через четыре дня пересек экватор — второй раз за три с лишним года. Отпраздновал это событие тем. что залез в каюту и как следует выспался, положившись на подруливающее устройство. Скорость течения достигала трех узлов, так что «Дав» делал не меньше восьми, но поспать была необходимо — завтра я должен оказаться в районе, часто пересекаемом судами, по ночам опять придется бодрствовать.

Когда 2 сентября «Дав» приближался к Парамарибо — столице Суринама, я просмотрел свой журнал и пришел в ужас, вдруг осознав, что такое 22300 миль, которые я, судя по показаниям лага, оставил позади. А ведь это еще не все, впереди Барбадос. Карибское море, Панамский канал. Галапагосские острова и только потом — дом, Гаваи. Но с «Давом», боюсь, придется расстаться. Даже в шестнадцать лет мне было в его каюте тесновато, а за эти три года я несколько подрос, каюта же, увы, осталась прежней. Кроме того, как ни горько об этом говорить, я перестал доверять своей яхте. Зная все ее недостатки, количество которых постоянно увеличивалось, я просто не верил, что она выдержит очередной сильный шторм. Чтобы закончить путешествие, мне нужна будет другая яхта, пусть не новая, но надежная, длиной метров, десять. Может быть потом эта яхта станет для нас с Патти первым домом.