Кораблекрушение колесного парохода «Сэгиноу»

В ночь с 29 на 30 октября 1870 г. шестирушечный двухмачтовый колесный пароход «Сэгиноу» под американским военным флагом, медленно переваливаясь на волнах Тихого океана, совершал обычный патрульный рейс. В 03.22 «Сэгиноу» в кромешной тьме напоролся на коралловые рифы, окружающие остров Океанский — крошечный атолл посреди океана (30° сев. ш., 180° зап. д.). Капитан-лейтенант Сикар сразу же дал задний ход, но корабль сидел прочно. Сквозь пробоины с ревом устремилась вода. С каждым ударом волн «Сэгиноу» оседал все больше. Рухнула дымовая труба. В кипящую воду полетела срубленная грот-мачта. Огромная волна смыла за борт матроса...

Грозный голос Сикара мгновенно прекратил начавшуюся было панику. По его команде экипаж (93 человека) стал готовиться покинуть судно, спасая все, что можно. Хорошие пловцы стали прыгать в воду, добираясь до внутренней кромки рифов, за которой начиналась спокойная лагуна; вот несколько человек уже вскарабкались на камни. С подветренного борта спустили шлюпки — как раз вовремя: не выдержав бешеных ударов о рифы, корабль начал разваливаться. Большая волна высоко подбросила отломившуюся носовую часть и в щепки разбила ее о каменную гряду. Взрывающиеся пенные фейерзерки окутывали обреченное судно.

Усталые моряки несколько раз преодолевали опасную полосу рифов на шлюпках, снимая и перевозя на песчаный берег все, что море еще оставило от исчезающего «Сэгиноу».

И вот выловлена последняя доска. Принялись устраивать лагерь. С корабля успели снять небольшой котел и несколько медных труб — сделали простейший аппарат для перегонки морской воды. Кроме того, сразу же посчастливилось найти место, где на поверхность выбивался крошечный ручеек. Здесь вырыли колодец, и таким образом проблема пресной воды была решена. На берег успели перевезти немного солонины, галет и муки; этого во всяком случае было достаточно, чтобы на половинных пайках существовать в течение полутора месяцев. Первым делом соорудили склад на сваях, чтобы уберечь продукты от крыс. К сожалению, патронов удалось спасти очень мало, поэтому, хотя к острозу иногда подплывали тюлени, неохоту надеяться было нельзя. С помощью силков начали ловить залетавших изредка коричневых альбатросов; несмотря на суеверное уважение к ним моряков и очень жесткое мясо, эти огромные птицы вполне годились в пищу. Через несколько дней обнаружили на берегу около 30 небольших банок консервированной говядины, выброшенных волнами.


Единственной спичкой разожгли костер. В последнюю минуту с «Сэгиноу» сняли бочонок китового жира, теперь он пригодился: сделали несколько фонарей и поддержизали огонь днем и ночью.

Пока положение нельзя было назвать трагическим. Но ведь остров находился вдали от обычных морских путей. Могли пройти годы, прежде чем здесь появилось бы какое-нибудь судно! Расположенный в 55 милях восточнее остров Мидуэй необитаем. До ближайшего места, откуда может прийти помощь — Гавайских островов — 1800 миль.

— Боже, — вздохнул один из матросов, — мы все можем сгнить на этих проклятых камнях, и мир никогда не узнает об этом.

Сикар и остальные офицеры, собразшиеся к концу первого дня в парусиновой палатке, понимали, что это правда. Полная бесперспективность угнетающе действовала на всех. Офицеры опасались, что отчаяние взломает не слишком-то прочную броню военной дисциплины: экипаж «Сэгиноу» никогда .не отличался покорностью и смирением — судовой журнал пестрел записями о наказаниях, наложенных за неподчинение и драки. Положение осложнялось начавшимися в первый же день заболеваниями дизентерией.

Необходимо было дать людям хоть какую-то надежду. Лейтенант Джон Тэлбот — штурман и первый помощник командира «Сэгиноу» вызвался пойти на шлюпке к Гавайским островам за помощью. Посовещавшись, офицеры решили, что, несмотря на большой риск, такая попытка должна быть сделана. 5 ноября командирский вельбот длиной 6,7 м начали готовить к плаванию. Для улучшения мореходных качеств его борта сделали выше на 20 см, закрыли корпус дощатой палубой, обтянутой парусиной. Поставили две небольшие мачты с самодельными, сшитыми вручную парусами. Люки с водонепроницаемыми крышками открывали доступ к припасам: 90 галлонов (около 400 л) питьевой воды в десяти бочонках и провизия на три недели плавания.

Экипаж состоял из пяти человек: лейтенант Тэлбот — командир шлюпки; старшина Уильям Хэлфорд — штатный рулевой; старшина Питер Фрэнсиз и матросы Джон Эндрьюз и Джеймс Муир. Это были люди железного здоровья и необычайной выносливости. Командир разделил свою команду на две вахты: Хэлфорд и Эндрьюз, Фрэнсиз и Муир.


18 ноября все собрались на берегу у качающейся на волнах шлюпки. Легкий бриз играл поднятым на ней 13-звездным флагом. Шум прибоя заглушал монотонные голоса Тэлбота и дежурного офицера, в последний раз проверявших снаряжение шлюпки:

— Один хронометр! — Есть один хронометр!

— Один барометр! — Есть один барометр!

— Один компас! — Есть один компас!

— Одна карта! — Есть одна карта!..

Основным навигационным инструментом Тэлбота был грубый самодельный секстан, сконструированный вторым механиком из остатков манометра, кусков разбитого зеркала, цинковых полос и прочего мусора.

Торжественная молитва всей команды за успех плавания. Тэлбот прыгает в шлюпку и занимает место у румпеля. Остальные четверо уже на местах. Вот они выбирают якорь, поднимают паруса, и вельбот осторожно пробирается через рифы в открытое море. Через несколько часов он исчезает за горизонтом.

---

Легкий бриз наполняет паруса, зеленые волны весело бегут навстречу. Шлюпка идет на север. С заходом солнца постепенно пропадает напряженная приподнятость духа, свойственная людям в начале любого опасного предприятия. Над крохотной скорлупкой, затерянной на поверхности океана, нависает атмосфера подавленности. Угнетают неизвестность, страх перед грядущим, сознание ответственности за судьбу оставшихся на острове товарищей. Тэлбот ощущает это особенно остро. Чтобы отвлечься, он передает руль Хэлфорду и вместе с Фрэнсизом и Муиром, согнувшись в три погибели под низкой палубой, еще раз перебирает, пересчитывает и скова укладывает свои запасы. Трюм лодки едва освещен мерцающим тусклым светом фонаря, Спичек нет, поэтому огонь не должен потухнуть.

Бочонки с водой распределены поровну в носу и корме и надежно закреплены поближе к диаметральной плоскости. Провизия размещена выше пайолов — подальше от трюмной воды. В носовой части шлюпки уложены и жестянки с галетами — пятидневный НЗ. Десятидневный запас тех же галет хранится в брезентовом мешке под кормовой банкой. Тэлбот открыл мешок и вытащил одну из них: на галете ясно были видны зеленоватые пятна плесени. Скривившись, он вытер ее о рубашку и сунул обратно, решив завтра же просушить все галеты на солнце. Основной запас продовольствия составляли две дюжины банок говядины, две большие банки консервированных бобов, пять банок сушеного картофеля в порошке, четыре килограмма ветчины, четыре литра патоки, немного кофе и чая.


Из обрезков железа соорудили горелку, которою тоже заправляли китовым жиром; на ней можно было готовить горячую пищу.

Легкий ветер быстро уносил лодку на север, море было спокойно, и моряки вновь воспрянули духом. Доплывем!

Суббота, воскресенье. Погода солнечная, ветер по-прежнему попутный. Тэлбот тщательно определяется: курс верен.

— Так держать!

— Эй-эй, сэр.

Вечером в понедельник дежурный по камбузу Муир объявил, что приготовит мясо с бобами. Раскрыв складной нож, он воткнул его в банку с мясом. Громкий хлопок, шипение и резкий, нестерпимый запах: испорчено! Тэлбот приказал немедленно вытащить на палубу все консервные банки. Под внимательными взглядами команды Муир протыкал их ножом одну за другой. И каждый раз — хлопок, шипение, запах. Очевидно, консервы слишком долго лежали на берегу под палящим солнцем.

Все помрачнели. Тэлбот приказал выбросить банки за борт.

— Ничего, подкрепимся одними бобами!

Муир угрюмо склонился над большой банкой с консервированными бобами. Резкое движение широким ножом... тоже испорчены! Муир выругался. С отвращением понюхав банку, он обратился к лейтенанту.

— Сэр, здесь не такой густой аромат, как у мяса, да и выбирать нам не из чего. Если выбросим и бобы, через десять дней останемся без еды. Я все-таки попробую, это лучше, чем ходить голодным.

Тэлбот молча кивнул головой и первым набрал ложку пузырящихся бобов. Остальные последовали его примеру. Никто не осилил больше трех ложек. Прополоскав рот морской водой, запили «ужин» жидким чаем. Испорченные банки тщательно закрыли и снова поставили на место. Через пять минут Тэлбот лежал на корме, содрогаясь от приступов рвоты.

На следующее утро каждый получил на завтрак по половине заплесневелой галеты и крошечному кусочку ветчины. Через час трое, зажав носы, вновь упрямо принялись за бобы, а Хэлфорд и Фрэнсиз благоразумно предпочли остаться голодными. И снова через пару минут Тэлбот распростерся на корме, и долго лежал, не в силах даже вытереть пот с посеревшего лица. Через некоторое время настал черед Муира и Эндрьюза. Корчась от боли в желудке, они катались по сваленному на дно лодки брезенту, проклиная все на свете. Они не встали даже к ужину — не было сил. Тэлбот приказал выбросить и бобы.


Держа курс на север, шлюпка дошла до широты 33°, где ее встретили свежие западные ветры. Тэлбот повернул на восток, к долготе Кауаи — одного из группы Гавайских островов, надеясь поймать по пути северные пассатные ветры. Первые четыре дня плавание шлюпка несла все паруса: кливер, гафельный фок, передний прямой парус (брифок), гафельный грот и грот-топсель. На пятый день, в среду, налетел шквал. Как-то сразу почернело небо, внезапно закипела вода, резко взвыл ветер. Через несколько минут шлюпка неслась уже под одним брифоком — все остальные паруса были сорваны. Хэлфорд и Тэлбот оставались на вахте, в кокпите, пытаясь укрыться брезентом. Все люки были задраены, но вода поступала внутрь лодки, так как протекала палуба. Внизу Фрэксиз безуспешно затыкал ветошью щели — их было слишком много! С каждым ударом волн, обрушивающихся на гудящие доски, вода струями лилась на Эндрьюза и Муира, продолжавших корчиться в жестоких приступах дизентерии.

Начался шторм. Тэлбот и Хэлфорд, один — хрупкий, призрачно бледный, поддерживаемый лишь несгибаемой волей, другой — огромного роста могучий викинг с квадратной челюстью, плечом к плечу стояли всю ночь, с трудом удерживая румпель и направляя свое судно по ходу волн. С запада одна за другой накатывались черные стены воды, окаймленные пеной. Ранним утром, когда шторм разыгрался с особенной силой, огромная волна ударила в корму. Нос лодки в агонии взметнулся вверх. Двое в кокпите чудом не были смыты в бездну: оглушенные, задыхающиеся, они едва нащупали румпель. А внизу... перекатывающиеся по дну люди разом пришли в себя, внезапно очутившись в полной темноте; целый водопад ревущей воды обрушился на них через раскрывшиеся пазы палубы и залил пламя светильника.

За первым штормом последовал второй. Наступало время зимних бурь и западных ветров огромной силы. Лишь изредка выпадали спокойные дни, когда ненадолго выглядывало солнце, и беспорядочный танец лодки сменялся спокойной равномерной качкой. Ослабевший от болезни Муир снова и снова ударял полоской стали по кремню, пытаясь разжечь огонь, но на шлюпке не было ни одной сухой щепки. Корпус сильно тек, и все время кто-нибудь должен был вычерпывать воду. Никак не удавалось высушить одежду, тела моряков покрылись язвами от соленой воды. Качка не давала возможности выспаться. В довершение ко всему — голод...


С продуктами стало совсем плохо. Через десять дней, несмотря на все меры предосторожности, галеты насквозь проросли отвратительной плесенью. Их тоже пришлось выбросить. С этих пор каждый получал в день по микроскопическому кусочку ветчины (которую промывали ежедневно), по одной ложке патоки и по две ложки безвкусного картофельного порошка. Моряки жевали чайные листья или грызли зерна кофе, запивая их пресной водой, которой, к счастью, оставалось еще достаточно. В редкие минуты безветрия несколько раз пробовали идти на веслах, но лодка почти не двигалась: слишком слабы были гребцы.

Однажды ночью перевернулся бочонок с остатками патоки; черная липкая жидкость смешалась с трюмной водой. С безразличием обреченных отнеслись моряки к этому новому несчастью.

Каждый раз, когда ветру удавалось разогнать облака и туман, Тэлбот определялся. В течение второй и третьей недель шлюпку беспорядочно носило по океану по воле штормов, налетавших один за другим. Еще во время первого шторма сорвало плавучий якорь. Теперь, убедившись в полной бесполезности весел, моряки связали их вместе и использовали в качестве примитивного плавучего якоря, чтобы не так сильно сносило с курса, но вскоре трос лопнул, и весла унесло в океан. Палуба текла все сильнее. Муир и Эндрьюз выбивались из сил, затыкая щели. Кончилась пакля, в ход пошли рубашки. Появились места течи и в днище, в районе установки мачт, беспрерывно раскачиваемых ветром.

Пошла четвертая неделя рейса. Отправляясь в путь, экипаж шлюпки рассчитывал достичь Гавайских островов за три недели. Но все эти три недели они только шли на восток, и лишь на 22-й день Тэлбот, определившись по выглянувшему на мгновение солнцу, смог повернуть на юг! Лодка, наконец, снова пошла, неся остатки парусов, по ветру, который уже несколько дней дул с севера.

Дневной рацион уменьшился до одной ложки картофельного порошка в день. Хэлфорд мешал свой порошок с китовым жиром; для всех остальных попытки проглотить хоть каплю этого жира кончались плохо.' Хэлфорд оставался самым сильным: теперь большую часть суток на руле стоял он один. Вынужденная диета излечила Муира и Эндрьюза от дизентерии, но они дошли до крайней степени истощения: у них начались галлюцинации.

Во время последнего сильного шторма страшный удар в борт так сильно накренил лодку, что едва удержавшийся в кокпите Хэлфорд решил, что она уже не выпрямится. Переведя дух, он оглянулся и увидел плясавшее за кормой огромное бревно величиной с пароходную трубу. Счастье, что удар был скользящим!

Однажды ночью, сдавая вахту у румпеля, Фрэнсиз поскользнулся и упал за борт. Вынырнув, он успел ухватиться за рыболовную леску, которую все время держали привязанной к корме (на нее так и не поймали ни одной рыбешки). С большим трудом удалось втащить его обратно в лодку...

В один из этих нескончаемых дней сошел с ума Муир. Только что. кончился небольшой шторм, и лодка медленно двигалась по вспыхнувшему под лучами солнца океану. У руля стоял Хэлфорд. Все остальные лежали ничком на палубе, пользуясь возможностью отдохнуть и согреться. Вот Тэлбот сел, с трудом привстал и медленно полез в люк за секстаном. На пол-пути его остановил дикий крик ужаса, начавшийся на пронзительно высокой ноте и постепенно перешедший в бессвязное бормотание. Все оцепенели. Муир стоял на четвереньках, раскачивая опущенной головой. Новый вопль был еще ужаснее первого. Муира стащил вниз и уложили на груду рваной оДежды. Он никого не узнавал, выкрикивал бессмысленные фразы. Ему дали двойной рацион — две ложки картофеля и вдоволь воды. Пришел в себя он только ночью...

На 24-й день, когда лодка прошла уже около 1500 миль, Хэлфорду, наконец, удалось разжечь огонь с помощью линзы, вынутой из подзорной трубы. Зажгли фонарь и печку, но готовить было нечего. Моряки могли только разводить в воде сухой картофель и разогревать клейкую массу. И то недолго: на следующий день были розданы последние пять ложек порошка.

Тэлбот почти потерял надежду на спасение, но как истинный офицер продолжал давать указания рулевому. Он понимал, что если они все-таки спасутся, то только благодаря дисциплине. Погода как будто установилась прочно. Утром 26-го дня Хэлфорд как обычно стоял на руле. Вдруг что-то холодное и мокрое скользнуло по его щеке и упало на палубу. Эта была крошечная летучая рыбка. Через мгновение, целая стая их прошелестела над лодкой. Хэлфорду удалось сбить шесть рыб; это была последняя трапеза экипажа...

На рассвете 28-го дня — в пятницу 16 декабря Хэлфорд увидел землю. Туманное пятно на горизонте вполне могло оказаться миражем, поэтому Хэлфорд нислова не сказал товарищам, но повернул прямо на пятно, Оно не исчезало...

— Земля! — в исступлении заорал Хэлфорд. Тэл-бот вскарабкался на палубу, а остальные так и остались лежать внизу—даже мысль о спасении не могла оживить их. Шлюпка шла теперь против ветра в лави-ровку. Хэлфорд и Тэлбот с большим трудом поставили два кое-как сшитых из рубашек новых паруса, но земля приближалась очень медленно, почти незаметно. Укрепив подзорную трубу на комингсе люка, Тэлбот долго рассматривал землю и установил, что это Каваи-хуа Рок — южная оконечность Гавайских островов. Дошли!

Но радоваться было рано. Все следующие сутки море играло со шлюпкой, как кошка с мышью. Ветер, который долгое время был их союзником, теперь стал врагом: он устойчиво дул с берега и относил лодку в море. Все попытки держать курс на землю оканчивались неудачей. Отчаянно скрипели мачты, снова и снова лопались паруса. Только на 30-й день ветер ненадолго изменил направление, позволив вновь взять нужный курс. Вконец изнуренный Хэлфорд уступил румпель выползшему на палубу Фрэнсизу, свалился на дно и мгновенно заснул. Через восемь часов, когда он снова стал к румпелю, берег заметно приблизился. Можно было уже различить вход в гавань Ханалеи. Тэлбот приказал спуститься под ветер и идти прямо в гавань.

Но море еще не рассчиталось с ними. К часу дня в понедельник небо снова заволокло тучами, помутнела кромка земли на горизонте. Легли в дрейф. Все усиливающийся ветер нес шлюпку к берегу. Хэлфорд, отдыхавший внизу после вахты, проснулся, услыхав характерный грохот волн, разбивающихся о прибрежные камни. Берег близок! Он бросился наверх. Действительно, шлюпка приближалась к берегу, но прямо по курсу в радуге рассыпающихся волн чернели грозные рифы. Лодку несло на камни.

Все, кроме, находившегося в забытьи Муира, выбрались на палубу.

— Руля под ветер! Подобрать шкот! — слабым голосом отдал Тэлбот свою последнюю команду. Хэлфорд бросился к шкоту. Френсиз отчаянным усилием переложил румпель, и лодка стала медленно разворачиваться носом к ветру, но в этот момент на палубу обрушилась прибойная волна огромной силы. Судно резко зарылось кормой в воду, какое-то мгновение стояло вертикально, затем легло на воду килем вверх. Конец! Эндрьюз и Фрэнсиз очутились в воде и мгновенно исчезли в пучине. Следующая волна выкинула лодку прямо на рифы...

Тэлбот едва держался у середины шлюпки, тщетно пытаясь взобраться на скользкое днище. Хэлфорд висел на носу, мертвой хваткой вцепившись в край доски лопнувшей от удара обшивки. Внутри опрокинутого корпуса задыхался несчастный Муир. Тэлбот попытался передвинуться поближе к корме, где было легче взобраться наверх. Новая волна накрыла его с головой. Ослепленный, он еле держался за борт одной рукой, не в силах подтянуться. Смутные видения вставали перед ним: далекий остров, капитаи Сикар, полный страданий путь. Ослабевшие пальцы разжались, и Тэлбот медленно погрузился в воду.

Еще одна волна ударила в корму, и шлюпка, перевернувшись снова, стала килем вниз. Хэлфорд вскарабкался на палубу, бросился к кормовому люку и вытащил наверх оглушенного Муира. Тот судорожно хватал ртом воздух. У последней гряды рифов новый удар — лодку перевернуло несколько раз, протащило через камни и вынесло в спокойную лагуну у самого берега. Два оставшихся в живых матроса чудом держались на палубе. Полузатопленная шлюпка ткнулась носом в отмель. 31 день адских мучений отделял ее от острова Океанского...

Хэлфорд перевалился через борт и по грудь в воде побрел к .берегу, волоча за собой жестяной ящик с донесением капитана Сикара. Оставив ящик на берегу, он вернулся за Муиром. Тот не только не мог передвигаться самостоятельно, но и не понимал слов. Хэлфорд взвалил всхлипывающего товарища на спину и, шатаясь, дотащил его до песчаного пляжа. Теперь Муир был в глубоком обмороке. Хэлфорд подложил ему под голову шинель и вновь упрямо пошел к лодке. Непобежденный человек ничего не хотел отдавать морю. Он перетащил на берег хронометр, подзорную трубу, барометр, компас. Уже темнело, когда Хэлфорд свалился замертво рядом с Муиром.

Он проснулся от палящих лучей полуденного солнца. Сел, стряхнул с. лица песок и огляделся. Рядом никого не было. Хэлфорд вскочил, сделал несколько шагов и снова сел — ноги отвыкли от твердой земли. Но он заставил себя встать и поковылял по пляжу.

Еще издали он увидел группу стоящих неподвижно испуганных туземцев. У их ног лежал Муир, уставившись невидящими глазами прямо в солнце. Очевидно, просившись ночью, он встал и побрел без цели, неведомо куда, и шел, лока не остановилось сердце. Хэлфорд встал на колени и закрыл глаза своему последнему товарищу по ужасному плаванию.

---

Рождество на острове Океанском прошло печально. Второй помощник раскрошил последние пять сигар и выдал каждому по щепотке табака — все-таки праздник. Следующие дни были заполнены работой.

Сразу после отплытия пятерых Сикар приказал выбрать из обломков все, что могло быть использовано в качестве строительного материала и приступить к постройке сравнительно большого судна. Постепенно из груды бесформенных обломков досок и ржавых железных полос выросло что-то вроде огромного плота — ни на что другое собранный материал не годился. Сикар, как и многие другие, понимал бесполезность затеи: это «судно» развалилось бы при первом же небольшом шторме, не отходя от. берега. Но работа давала возможность сконцентрировать на чем-то внимание людей, поддерживале надежду на спасение. Это было тем более необходимо, что начинался голод. Рыбы у острова оказалось очень мало, напуганные тюлени и альбатросы держались теперь подальше от людей, а из запасов оставалось лишь немного муки и галет.

Сикар был уверен, что Тэлбот со своими людьми погиб в океане, так как иначе по всем расчетам помощь уже должна была подоспеть.

Но вечером 3 января на горизонте показался дымок. Моряки собрались на берегу, развели костер и напряженно вглядывались в медленно приближающееся судно. Присмотревшись, Сикар узнал пароход «Килауеа», принадлежащий королю Гавайских островов. Значит шлюпка все-таки дошла до цели!

Пароход стал на якорь, не доходя до опасных рифов. Было видно, как с него спускают шлюпку. Сикар выстроил исхудалых, оборванных людей и пошел навстречу медленно подходившему вельботу. На берег спрыгнул капитан «Килауеа» Лонг. Отсалютовав друг другу, капитаны-обменялись несколькими фразами. Затем, опустив голову, Сикар приблизился к полной ожидания команде.

— Офицеры и матросы «Сэгиноу»! Я должен сообщить вам горестную весть. Мы спасены очень дорогой ценой — ценой четырех жизней. Лейтенант Тэлбот, старшина Фрэнсиз, матросы Эндрьюз и Муир...

Его голос сорвался.